Dimitriy

Всех форумчан, всех тех, кто меня знает, кто со мной путешествовал, любителей речных круизов поздравляю с Новым годом!
Желаю всем РЕКУ радости,
ОЗЕРО любви и надежды,
МОРЕ хорошего натроения
и ОКЕАН счастья!

Любите Россию, её реки и озёра, родную историю и добрых людей, живущих на берегах реки! Путешествуйте, открывайте для себя новое и интересное!

Хороша сказка зимней ночью, только:
...................................................

Спасибо за детальный разбор. Вы подошли со всей ответственностью и основательностью!
Теплоход действительно 588-й.
А вместе с тем, история не придуманная.

Гудок

Когда начинает говорить Лидия Ивановна, все сидящие за столом невольно замолкают. Совсем неважно, что историю, которую она расскажет, все слышали уже много раз. Просто Лидия Ивановна очень обижается, когда её истории не вызывают внимания. Всем весело. Она начинает.
- Сами посудите, безобразие какое вышло! Ведь говорила сто раз ему! А он… Ёлки-моталки!
Он – это второй штурман речного туристского теплохода. Добрый, говорящий басом, человек средних лет. Однако весь его вид уж как-то совсем не вяжется с громовым голосом. Василий Николаевич, как говорит Лидия Ивановна, «метр с панамкой в прыжке». При этом она приставляет ладонь к плечу соседа, дабы показать точнее. Видимо, чтобы соответствовать образу, голосом Василий Николаевич пользуется в исключительных случаях: в основном, для того, чтобы отругать какого-нибудь матроса. В этой ситуации Николаич преображается. Он становится как бы в два раза больше, его начинают понимать все и сразу, хотя истолковать буквально, вылетающие из его горла фразы, по вполне понятным причинам невозможно. Да и мы не возьмёмся этого делать.
Лидия Ивановна перехватывает дыхание и продолжает.
«Решили мы на теплоходе минуту молчания организовать. Чтоб торжественно, с цветами, как в Сталинграде. Думаю, теплоход из Питера отправится, начну рассказывать туристам одно-другое, про устье Ижоры, а там вот уже Ивановские пороги и от он – Невский «пятачок». Ну, текст у меня уже был. «Вечной памяти павших» - серьёзное мероприятие, понимаете?
Заранее всем и в Питере, и перед Питером, и за Питером, и под Питером, как попугай, по радио сто раз сказала, что будет, мол, после отправления такое мероприятие. Объявление большое повесила! Главное – чтоб не забыли цветы купить! Вот что! Пошла в рубку договориться, чтоб гудок дали, когда музыка кончится. А там Васька на вахте.
- Твоя вахта из Питера будет?
- Моя.
-Гудни, - говорю, - Вась! Так, мол, и так. Мероприятие будет. Никто такого после Питера не делает, а мы - сделаем! Ведь ужас, сколько погибло, уму непостижимо!
- Вечно ты…б… Придумаешь тоже…на…
- Вась! Я уже туристам всё сказала, за цветами отправила! Как же без гудка? – сказала я тонким таким, противным жалобным голосом.
- Там гудеть нельзя! – упёрся.
- Вась! Я всем сказала, что, когда гудок будет, так цветы в воду и бросать! Как быть? Гудни! Ну жалко тебе, что ли?
- Ладно. Гудну. Когда, говоришь?
И опять я ему про то, как важно, и для деток, знали чтоб, и сколько погибло… А у него – и так две извилины. А вы меня знаете. Я, если что задумала!..
- Ладно, ладно – говорит – понял!
И что вы думаете! Возвращаюсь я на теплоход от метро «Пролетарской», цветочков у тётки на рынке на сто рублей взяла охапку целую, смотрю: наши туристы тоже идут и, кто одуванчик, кто букетик, кто веточку… Тащут! Вот, молодцы какие! Не зря я, как попугай… Ну, да ладно.
Всё идёт чин по чину, отправились. Все подходят ко мне, интересуются, когда цветы возлагать. А я говорю: «Вот как гуднёт теплоход, так и бросайте». Всё поняли.
И вот он, скоро - Невский «пятачок». Тут я всех на палубу пригласила, с цветами. Вышли. Я – в трансузел. Стала рассказывать, чтоб комок к горлу подступил. Всё как положено. Потом у меня слова хорошие, потом стихи Рождественского. Как? Не знаете? Вот эти:
Помните!
Через века, через года, -
помните!
………….
В горле сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти павших будьте достойны!
………….
Люди!
Покуда сердца стучатся…»
Она читает стоя, громко и самозабвенно, с выражением, как и тогда, должно быть.
- Лидия Ивановна!!! – перебиваем мы, которые уже не в состоянии сдержать в горле стоны. Она нехотя садится.
- Ладно, ладно. Так вот. Потом музыка должна быть и гудок. И так всё торжественно, хорошо идёт, достойно, одним словом. Ну, музыку я поставила и засобиралась на палубу: мне ж тоже цветы бросить надо! И вот уже музыка отыграла, все выстроились, держат цветы наготове, ну и я со своими. Ждём гудка. А его нет. Где гудок? Нет его!! Вот те, здрасьте! Васька, ёлки-моталки!
- Лидия Ивановна, - подначиваем мы, - ну и шут с ним, с гудком-то!
- В нашей профессии мелочей не бывает. Раз сказала «гудок», значит должен быть гудок! Поднимаю голову вверх, смотрю на рубку, а там – затишье. Я – быстрей туда! Влетаю: «Васька, твою дивизию!» Гляжу, мать честная! А там петля такая в потолке, ну, чтоб гуднуть – дёрнуть надо. Он прыгает, ручонки-то тянет, а достать не может! И рядом – никого. Я ему табуретку какую-то схватила, подставила! Давай гудок, кричу!
- А он что ответил?! – все переглядываются и мигают друг-другу.
- Сейчас не вспомню.
Лидия Ивановна делается на секунду серьёзной, но потом опять продолжает:
- Васька залез, дёргает петлю в потолке, матерится, и ничего-то у него не выходит! Покраснел от натуги аж. Силёнок, видать, не хватает. И тут мне его так жалко стало. Петля эта, заржавела что ли. Никто, наверное, никогда и не гудел. Что вы думаете, я не растерялась! Он дёргает, а я, чтоб помочь, взяла и повисла на нём! Прям с цветами!!
Тут-то всё, как говорится, и произошло. Раздался звук! Только слышу, не такой какой-то: «Пф-ф-фтю». И всё. Как будто кто-то… не к столу будет сказано! Я не могу! Упали мы, конечно. Васька никак встать не может, матерится, ёлки-моталки! Я быстрей побежала смотреть: как там, цветы бросили?
Бросили. Потом мне столько благодарностей написали! А мои цветы до Москвы стояли. Я их у тётки на «Пролетарской» за сто рублей купила.