Лента новостей: Новости флота и круизов в России и мире
Молога
#61
Отправлено 25 Март 2008 - 09:58
#63
Отправлено 25 Март 2008 - 21:16
Есть у меня в архиве часть старой карты ( к сожалению год не установлен) с устьем р. Мологи и самим градом Мологой, надеюсь она будет к стати раз речь пошла о старине.
Эх, был бы еще какой-нибудь сопроводительный текст, с удовольствием опубликовал бы эту карту (разумеется только с Вашего разрешения ) на сайте Речная старина
#66
Отправлено 26 Март 2008 - 19:44
Пожалуйста, можете опубликовать
Спасибо, как сделаю - сообщу ссылку.
#67
Отправлено 26 Март 2008 - 21:38
_________.jpg 92,62К 137 Количество загрузок:Что-то не нашел на карте такой поселок..Посоветую луше посетить не затопленные кусты и камни, а ныне здравствующий посёлок Захарьино в междуречье Мологи и Шексны. Ввиду наличия Дарвинского заповедника и плохих дорог на материк, там всё сохранилось в первозданном виде и когда я там был в 2004 году, можно было запросто снимать ремейк "Холодного лета 53 года".
#69
Отправлено 27 Март 2008 - 13:48
#70
Отправлено 27 Март 2008 - 14:17
Немного видов, которых мы больше никогда не увидим:
"Ориентир" Любец
_____.jpg 86,72К 151 Количество загрузок:
_____2.jpg 70,42К 137 Количество загрузок:
Ориентир Зональная
_________.jpg 134,44К 141 Количество загрузок:
Ориентир Зелёный остров
______________.jpg 118,33К 124 Количество загрузок:
Всё это снесло подвижками льда. Даже относительно новый железобетонный с гравийной присыпкой ориентир Вайша, стоявший на месте 10 буя, не устоял под этим напором.
Установка Вайши КПЛ-351:
____________0008.jpg 192,17К 138 Количество загрузок:
____________0009.jpg 310,47К 121 Количество загрузок:
#71
Отправлено 27 Март 2008 - 14:40
http://www.museum.nn.../river/zal1.htm
#72
Отправлено 27 Март 2008 - 14:52
ТАК НАЧИНАЛОСЬ МОРЕ
– Сегодня, девочки, выполите грядку моркови. Сделаете быстрей, скорей пойдете купаться на Шексну, – говорит мама. «Ту-ту-у-у-у», – на всю округу гудит «Информатор» – это девятичасовой рейсовый пароход. Полем грядки.
– Девчонки, а к нам приехали какие-то землемеры, – кричит Катька Васильева, заглядывая в огород. – Говорят, что будут делать море.
Вот они, первые люди, принесшие нам непонятную новость. На берегу лежат какие-то инструменты, шесты, треноги и прочие вещи. Мужчины и женщины хлопочут у лошади, которая должна свезти их пожитки на квартиру к одинокой бабушке Александре, где будут они жить.
Недобрая весть мгновенно облетела округу и не сходила у всех с уст. Как гром в ясный день – море!? Зачем? Откуда же возьмется вода? А как же мы? Эти вопросы не выходили из головы.
– Волга и Шексна будут перегорожены плотиной, – объясняют нам. – Вода вниз не потечет, будет заливать берега, поля, деревни, лес. Все затопят. А жители переедут в другое место и дома перевезут. Вас не спросят – выселят, и все.
Население относилось к землемерам неприветливо. Старались отказывать им в продаже молока, яиц, сметаны, овощей и прочего. Землемеры нарушили привычный, спокойный ритм жизни и им это не прощалось.
А в мае следующего года появились и сразу обеспокоили население большие отряды заключенных. Они шли по четыре человека в ряд, длинной вереницей, в сопровождении вооруженных охранников с овчарками. В основном это были южане. Смуглые, черноволосые, обутые в брезентовые башмаки на деревянной подошве, они шли уныло, молча, тяжело переступая и пыля. Прошагав десятки километров, спускались к берегу Шексны, заросшему сплошь кустарником.
За вереницей заключенных ехали лошади, на телегах лежали топоры, пилы, а иногда и выбившиеся из сил заключенные. Пройдя к Шексне, отряд остановился, окруженный охранниками с овчарками. Раздали топоры, пилы, и заключенные начали рубить ветлы, ивняк, таскать на дорогу. В верхней и нижней частях берега стояла охрана. Целый день под солнцем зэки рубили прутья, которые шли в основание плотины и дамбы.
Когда солнце начало клониться к западу, заключенных гнали обратно через деревню мимо нашего дома. Печальную картину представляло это зрелище. Шли они, тяжело дыша, понуро склонив голову. Медленнее, чем утром, переступали их ноги, а в глазах была безысходная тоска и покорность.
На ребят они смотрели ласково, наверное, мы напоминали им их собственных детей. Нам было жалко этих измученных людей, хотелось дать самым слабым молока и хлеба. Однажды я протянула пирог больному мужчине, и тут же злой голос приказал мне спрятаться на крыльцо и не выглядывать. Овчарка зарычала, оскалив клыки, а измученного заключенного охранник ударил прикладом и чуть не сбил с ног. Заключенный не оглянулся, а молча, покорно зашагал по пыльной дороге.
Дома я рассказала маме этот случай. Добрая моя мама, тогда еще совсем молодая, красивая, так возмутилась, что на глазах ее появились слезы. На следующий день я показала ей того охранника.
Когда отряд поравнялся с нашим крыльцом, мама вдруг решительно подошла к нему и твердо, громко заявила, что на скотское отношение к заключенным людям она пожалуется мужу, военному командиру, и что виновного строго накажут. Конвоир извинился, обещал подобного больше никогда не делать. И сказал, что это произошло случайно. В последующие дни, проходя мимо нашего дома, он кивал нам и, действительно, мы не замечали больше рукоприкладства.
А зимой того же года, когда заключенные, наверное, отморозили ноги в брезентовых башмаках с деревянными подметками (валенки были еще не у всех), в дом к нам вошел этот охранник и попросил погреться двенадцати человекам.
Вошли заиндевелые, совершенно окоченевшие заключенные. Сели у русской печки на пол, с трудом сняли ушанки и башмаки. Ноги и пальцы рук у них не гнулись. Они растирали друг другу щеки и носы. Мама затопила подтопок, подала ведерный чугун горячей картошки, сваренной для скотины, огромное блюдо шинкованной капусты и четыре кринки молока.
Они плохо говорили по-русски, но глаза выражали глубокую благодарность за сочувствие. Ушли они часа через полтора. Не знаю, как они по колено в снегу на морозном ветру рубили ветлы. Только возвращались раньше обычного. На санях лежали заключенные, покрытые рогожей. Живые или мертвые – не знаю. В сильный мороз в плохой одежде не трудно было Богу душу отдать.
Зима 1935-36 года выдалась холодная. Тяжело было смотреть, как коченели южане под северным ветром. Гибли они десятками ежедневно.
Прошли весна, лето... Наступивший сентябрь был сухой и теплый. В школу мы ходили за пять километров по берегу реки, где работали заключенные. Нас они уже знали. Мы носили им с поля турнепс. Они скребли его топором и жадно ели, а потом пели нам вполголоса: «Пилим, колем и рубаем, кровопийцев вспоминаем». Дарили нам свистульки, деревянные фигурки зверьков и людей.
Мы пробирались к ним незаметно. Пожилые измученные люди рассказывали о своих семьях, детях, родных местах. Ведь мы впервые видели узбеков, киргизов, туркменов, таджиков, казахов. В основном они работали на берегах Шексны. Теплели их лица, они ласково смотрели на нас, и крупные слезы нередко падали на их грубые куртки. «У меня такая же дочка, сынок», – нередко говорили они. Их плохая русская речь не мешала нам понимать друг друга. Мы искренне жалели их, и они нам платили душевностью.
Охранники по-разному относились к нашему общению с заключенными. Одни отворачивались, делая вид, что не замечают. «Это хороший человек, не бойтесь его», – говорил пожилой узбек. А другие пугали нас собаками и велели обходить стороной.
Зимой 1936-37 года срубленные прибрежные заросли вывозили на гужевом транспорте, его насчитывалось около трех тысяч. А когда устанавливалась дорога, хворост возили трехтонки. Шоферы тоже были заключенные. Дорога укатывалась так, что по ней мы катались на коньках. Завидев издали высоко нагруженную машину, мы, пяти-шестиклассники, поднимали руки, шофер чуть притормаживал, мы забирались наверх и ехали. Не доезжая немного до деревни, один за другим, лицом по ходу машины, ныряли в снег, как рябчики, увязая по плечи. Таких смельчаков находилось мало, а из девочек – я одна. Мальчишки уважительно относились ко мне, знали, что я хорошо плаваю, бегаю, езжу с самых крутых гор на лыжах, хожу с папой на охоту и на рыбалку.
Когда теплело, грунтовая дорога портилась, машины буксовали, и опять начинал работать гужтранспорт. Возчикам жилось легче, а шоферы даже меняли хлеб на вино. Большие семьи хлеб возили из города, но деревенским там давали мало, ругали их, что покупают в городе. Шоферы меняли обычно на краю деревни большие буханки очень вкусного хлеба на вино, угощались и ехали дальше.
Иногда привозили валенки, куртки, байковые одеяла, чехлы с матрасов. На женщин, которые принимали это, смотрели с укором. Шоферы в основном были украинцы, русские, белорусы. Тяжко подневольному труженику без еды и питья, в зной, среди надоедливых паутов рубить кусты, но несравненно тяжелей южанину морозной, ветреной зимой. Нам было непонятно, почему жителей юга посылают на север, на верную смерть.
Однажды, когда прошла вереница заключенных, я нашла записку, написанную непонятно. А внизу по-русски адрес и просьба положить в конверт и отправить по этому адресу. Что написано – неизвестно, а в приписке человек умолял послать весточку домой, где восемь детей, жена и старики-родители. «Пусть они знают, что я еще жив». Письмо мы отвезли в город и опустили в почтовый ящик. Дошло ли оно?
По укатанной зимней дороге через бор, мимо Полежаева, Карпунина нередко шли мы с отцом встречать маму, которая ходила с саночками за продуктами в город. Рыбинск от нас был в 14 километрах. Папа и брат жили там. Папа работал, брат учился в техникуме, а мама и мы временно жили у бабушки в деревне. На выходной день мужчины приезжали к нам, привозили всяких гостинцев. Жили дружно и весело.
Однажды, помню, маму мы не встретили. Стемнело. На бору стояла деревянная вышка, с нее охранники следили за заключенными. Лес вокруг вырублен, видно далеко. На холме, под вышкой, я увидела много огоньков. «Папа, смотри, сколько людей с фонарями идут из леса». «Постой, да ведь это волки! Здесь кладбище заключенных».
Их хоронили рано утром, а вечером волки устраивали пир. Могилы в мороз копали мелко, сбрасывали трупы без гробов, засыпали мерзлыми комьями и уезжали. Иногда руки и ноги торчали из ям. Волки легко вытаскивали себе добычу и устраивали пиршество. Ходить мимо кладбища было жутко.
Папа зажег кору и паклю, которые всегда носил с собой. Волки завыли и исчезли в лесу. Теперь уже надо идти до конца, пока с мамой не встретимся. Одну ее нельзя оставлять. Мы пошли к Волге и вскоре встретили маму. Возвращаясь, вдали мы опять заметили горящие огоньки. Видимо, лесные разбойники продолжали черное дело.
Эта ужасная картина потрясла мое детское воображение. Почему же такая жестокая жизнь у заключенных? Выполняя очень тяжелую работу, они голодали, мерзли и жили хуже скота. Зачем нам море? Зачем заключенные? Ведь так хорошо здесь было...
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
Ошеломляюще пронеслась весть о создании моря в нашем краю, о переселении. Заинтересовала и опечалила она жителей округа, изменила всю последующую жизнь. Расстались и неразлучные подруги, безвозвратно, навсегда. Не было больше у Вали таких задушевных, преданных подруг. Закончили семилетку и разъехались по разным местам, куда кого переселили. Прощай, счастливое детство, Полежаевский луг, сосновый бор и березовая Алексеевская подборина, с ее боровиками и белыми «коровками», прощайте, таинственные соловьиные зори, чистая прохладная Шексна и Молога, прощайте, бесконечно дорогие места – моя малая родина.
В начале мая, когда вода ушла с луга, сравнялась с берегами, мы начали разбирать дом. Накануне связали вещи в узлы, освободили от картошки и овощей подполье. Я заканчивала семилетку, готовилась к выпускным экзаменам. В школу ходила за пять километров. Ушла рано, прихожу и вижу картину полного разорения: идет дождь, а ни крыши, ни стропил нет. Сломан хлев, корова, теленок, куры мокнут под дождем. По мокрым ступеням крыльца вхожу в дом. Мама и сестры стоят посреди комнаты, а с потолка льют серые потоки воды. Кровати, узлы с одеждой – все мокрое. Струи отскакивают от столов и стульев.
Намокли волосы, лицо, спины. И негде укрыться, нет ни одного уголка, который укрыл бы нас от ливня. Озноб и растерянность охватили всех. Ни переодеться, ни лечь, кругом вода. Промокшее тело знобило, зуб не попадал на зуб. Впервые в жизни мы оказались в такой растерянности, беззащитности. А дождь беспощадно лил и лил, вымочив все.
Промокшие до костей, мы стояли, прижавшись друг к другу. Наконец, дождь кончился, оставив лужи посреди пола. Мокрые одеяла, подушки, одежду развесили на жерди проветриться. Одна только русская печь стояла теплой, а в ней – горячий вкусный обед: мама позаботилась, чтобы отогреть наши души и тела. Последнюю ночь мы проспали в родном доме на влажных постелях под мокрыми одеялами.
Чуть свет плотники начали ломать потолки, стены, и к вечеру от дома осталась только печь, в которой, как и раньше, мама сготовила вкусную еду для всех. Лошади перевезли бревна и снедь. Плотники погрузили на плот косяки, двери, рамы, кирпичи от печей, мебель – и мы отчалили от родного берега. Плот подхватило течение и быстро понесло в неизвестность.
Печальную картину представляла бывшая деревня. Разорение, погром, кучи мусора, битое стекло, остатки кирпича, гнилые бревна указывали на место, где только что стоял красивый, теплый дом с русской печкой, в которой постоянно пеклись вкусные пироги, готовились мясные блюда. Неприкаянно бродила у разоренных одворин скотина, жалобно мыча и удивленно спрашивая: «Зачем же вы, люди, такое натворили?» А люди с заплаканными глазами стояли и созерцали эту грустную картину. «Зачем? Зачем это? Как же нам жить?» Ответа не было.
Плот причалил за парком на левом берегу Волги. А ночью разыгравшийся ветер оторвал одну половину плота и развернул до фарватера. Речники с проплывающих пароходов ругались. Нанимать буксир дорого. С трудом лодками прижали конец плота к берегу. Схлынула вода. Намокшие бревна три месяца лежали на берегу. Гужтранспорт не приезжал. Добро разворовывали, украли кирпич, изразец, тесины. Родители по ночам дежурили – сторожили плот, вещи, а днем строили зимовку, чтобы поселить семью. Ежедневно мама бегала к руководителям органов переселения. Лошадей для перевозки бревен с берега на одворину не давали. С трудом дали две подводы.
Наконец, все на месте. Зимовали в холодной, тесной зимовке пять человек. Дом до зимы собрали, а печь нет, так как кирпич, изразец украли. Денег, отпущенных на переселение, хватило только на половину строительства. Продали корову, сено, одежду – все, что можно было продать.
Одворина досталась в низине. Весной талая вода хлынула из канав и затопила подполье до самого пола. От крыльца к дороге не пройти, вода выше колен. Электричества, радио, телевидения не было, улицы не освещены. В грязи и темноте терялись галоши. Колонки далеко. Автобусов не было, грунтовые дороги размыло, грязь по колено. На работу ходили утром по льду, а вечером турбины спускали воду, лед ломался, обходить приходилось за много километров, люди тонули, мерзли. С тоской вспоминали затопленные морем прекрасные места. Родная земля казалась волшебной сказкой.
Дом еще не был отделан, новое горе – война. Пришла беда – отворяй ворота. А было мне шестнадцать. Случилось то, что и в страшном сне не снилось.
Но все проходит. Прошла и эта длинная черная полоса. Забрезжил свет.
ПОШЕХОНСКИЙ СЫР
Огромные пойменные луга в летнее цветение, как красочный ковер, ярким разноцветьем украшали междуречье Шексны и Мологи. Две сестры – богатые, судоходные реки с одинаковой судьбой – в средней части своего течения сближались весной во время половодья, заполняя впадину смешанной водой, разливавшейся на многие версты, как море. Эти душистые травы являлись кормом крупного рогатого скота. Коровы давали много ароматного густого молока, из него-то и делали пошехонский сыр, который удивлял своими вкусовыми качествами зарубежных гурманов. И делали его не где-то, а на берегу реки Шексны. Начал выделывать его сын дворянина Николай Верещагин – старший брат художника-баталиста Василия Верещагина, тоже морского офицера, погибшего вместе с адмиралом Макаровым недалеко от Порт-Артура в русско-турецкой войне. Он оборудовал здесь большую сыроварню.
Крестьяне, жившие в припойменных деревнях, имели по 2-3 коровы. Они тоже делали сыр и масло по рецептам Верещагина, а многие привозили молоко на его сыроварню. Для строительства новых сыроварен требовались деньги, пришлось заложить имение. Верещагин открыл спецшколу сыромаслоделия. Мастера разъехались по всей губернии и создали основу молочной промышленности России. Чтобы сыр и масло были не только жирными, высококалорийными, но еще имели аромат цветущего луга, коров содержали в чистоте. Молочная продукция выделывалась тоже в чистоте. Крестьяне припойменных деревень собирались в артели и строили небольшие сыроварни.
Николай Верещагин – замечательный человек, сделавший много хорошего всем, кто был с ним рядом. Где родился, там и пригодился. Закончил жизненный путь он на родной земле, а ее затопило Рыбинское море. Не найдешь теперь место, чтобы поклониться праху великого человека. Плещут беспокойные волны, размывая памятный холм. Мир праху твоему, творческий Человек!
Отчизна моя! Зачем же ты привязываешь так к себе и губишь своих сыновей? Незлобивая, доверчивая, не знаешь цены ни себе, ни детям своим. Щедро награждаешь чужих, а родных, преданных тебе, забываешь. Почему такая ты? Молчишь, потому что не ведаешь.
#73
Отправлено 27 Март 2008 - 15:27
В последние годы в районе Череповца возвышающихся над водой Рыбинки церквей вроде бы не осталось, хотя в начале 80-х что то еще было.
#76
Отправлено 31 Март 2008 - 14:22
экскурсия к Мологе на 5 (!!!) дней по маршруту Рыбинск-Молога-Шумаровские острова-Борок-Рыбинск за 1.5-3тыр
пока ничего не ясно, но..
И если мне хочется иногда жить до ста двадцати лет, то только потому, что мало одной жизни, чтобы испытать до конца всё очарование и всю исцеляющую силу нашей русской природы.
К.Г.Паустовский
#78
Отправлено 10 Апрель 2008 - 15:53
Дело в том, что наша семья (моя прабабушка, прадедушка, бабушка и ее сестра) в 10-20 годы ХХ века жила в этом городе. А в 1922 г. переехали в Москву. Поэтому информация о Мологе меня очень зинмтересовала. Особенно, карта. А я думал, что этот город находился значительно дальше от Рыбинска, а не у впадения реки Мологи в Волгу.
К сожалению, наш семейный архив упакован и временно недоступен, а то наверняка там есть фотографии.
Кстати, ведь Молога это не единствный город, затопленный при заполнени водохранилищ на Волге. Я знаю еще один - Корчева. Он находится под водой Иваньковского водохранилища поблизости от Дубны. Наверно, есть и еще такие города?
#79
Отправлено 10 Апрель 2008 - 20:37
Кстати, ведь Молога это не единствный город, затопленный при заполнени водохранилищ на Волге. Я знаю еще один - Корчева. Он находится под водой Иваньковского водохранилища поблизости от Дубны.
Как ни странно у этого города есть свой интернет-сайт:
http://www.korcheva.ru/
#80
Отправлено 14 Апрель 2008 - 11:55
____________0004.jpg 118,75К 118 Количество загрузок:
Там довольно подробно описаны затопленые города, есть фотографии того времени и сейчас (предполагаю 2002 -го года, т.к. издание 2005 год) и даже способы добраться на место Мологи.
Как я и говорил, наилучшее время для посещения - начало апреля или ноябрь.
Приведу несколько сканов, касающихся Мологи:
____________0005.jpg 439,65К 128 Количество загрузок:
____________0006.jpg 506,44К 117 Количество загрузок:
____________0007.jpg 517,05К 121 Количество загрузок:
Место, где была Молога
____________0008.jpg 187,32К 137 Количество загрузок:
Леушинский монастырь
____________0011.jpg 244,6К 130 Количество загрузок:
Богоявленский собор
bogoyavlenskiy1.jpg 300,67К 102 Количество загрузок:
Место Богоявленского собора
bogoyavlenskiy.jpg 168,91К 138 Количество загрузок:
Афанасьевский монастырь
afanasevskiy.jpg 171,4К 107 Количество загрузок:
Остров Святовский мох
sviatovskiy.jpg 192,98К 139 Количество загрузок:
Количество пользователей, читающих эту тему: 1
0 пользователей, 1 гостей, 0 анонимных