Сообщений в теме: 44

[Алексей Сёмин]

Всему свое время как написано в Библии, кого-то морская романтика цепляет с детства, кого-то с юности - в общем у каждого сроки разные. Подобные мемуары Конецкого, Карпенко-Русого, Крепса, Лёбе, Феликса Цыганенко, Аркадия Хасина, Ростислава Титова, Святослава Пелишенко (ну продолжать еще можно) были мною прочтены еще в школе. Из этого всего я сделал вывод о том, что пишут они практически об одном и том же, просто в разных пароходствах и на разных судах - поэтому мой интерес к подобной мемуарной литературе угас давным-давно и сейчас видя целую кучу подобных книжек на полках магазинов я не трачу на на них деньги, потому что с первых же просмотренных страниц вдруг вспоминаю что когда-то это уже читал.
А вот рассказы Лоры Белоиван меня зацепили именно своей свежестью и новизной. Да, они не вмещаются в классические привычные нам рамки, но этим он и ценны - по моему мнению. Да и остальные писатели пусть живут и пишут - мне лично они безразличны

[Александр Соснин]

Я бы не назвал произведения В.В. Конецкого мемуарами.

[Walera]

Прошу прощения не уточните ли один вопрос. В 1978 после окончания ГСПТУ-14 был в подменном экипаже т\х "Аркадий Гайдар".Вроде старшего механика звали Аркадий Хасин и он что-то писал о море. Не его ли помянул Алексей Семин?

[Dim Dimych]

Я бы не назвал произведения В.В. Конецкого мемуарами.

+1

[Dim Dimych]

Прошу прощения не уточните ли один вопрос. В 1978 после окончания ГСПТУ-14 был в подменном экипаже т\х "Аркадий Гайдар".Вроде старшего механика звали Аркадий Хасин и он что-то писал о море. Не его ли помянул Алексей Семин?

Аркадий Иосифович Хасин

[SVG]

ШУТОЧКИ

Был у нас как-то комиссар. Из матросов. Шутник. Зайдёт, бывало в курилку на кофе-тайме. Все сидят там, хохочут. А он :

-Телеграмма пришла. Всех меняют, кроме боцмана.

Все притихнут, боцман побледнеет:

-Как это?

А он:

-Ха-ха, шутка! Шучу!, - и пойдет дальше.

Или поймает в коридоре, прищурится:

- Вчерась видел кто-то от буфетчицы вечером выходил. Не вы? Ха-ха, шутка! Шучу! - И пойдёт дальше довольный. А ты стоишь, не знаешь что и думать.

А как-то за ужином, под конец, негромко так:

- Решили в Кристобале увольнение не делать.

Народ замер, кто-то тихо:

-А почему?

Он:

-По причине жаркой погоды! Ха-ха, шутка! Шучу!

Такое, в общем, чувство юмора.

Ну, ребята наши терпели, терпели и тоже решили пошутить. Наловили кто где тараканов. Штук двадцать. Выпросили у второго помощника специальные фломастеры, которыми груз метят. Этими фломастерами тараканов и покрасили. Пару -красным цветом, пару - синим, кого - зелёным, кого - жёлтым, кого - чёрным, кого - фиолетовым. Красивые получились тараканы и шустрые. И вот пока комиссар фильм после ужина смотрел в салоне комсостава, к нему в каюту тараканов и запустили. И стали ждать результата.

Результат проявился уже на следующий день. К завтраку комиссар вышел какой-то нервный. Но ничего не сказал, только морщил лоб и, вдруг, внезапно начинал всех глазами щупать. Но никто, кроме двух-трёх ребят, не знал в ём дело, а они виду не показывали. Весь день наш первый помощник ходил какой-то грустный, а вечером – доктору:

-Доктор, у меня что-то со зрением.

-Со зрением? Ну и что же у вас со зрением?

-Да вот как включу свет в туалете, так сразу в глазах цветные тараканы бегать начинают.

Это, значит, тараканы место потеплей нашли в каюте и там обосновались.

-Чушь! Какие цветные тараканы?! Это что, шутка ещё одна?

-Да нет, доктор, я не шучу. Как свет включаю, так раз - и тараканы в разные стороны. Красный, синий, там , зелёный...

-А-а, цветны-ые...? Ну - ну. И давно они у вас? В глазах, я имею в виду.

-Да первый день. Я думаю, может не выспался или ещё что... Важно ведь не запустить, верно?

-Верно, верно. Давайте завтра посмотрим.

Комиссар ушёл, а доктор - к капитану. Так, мол, и так, первому помощнику цветные тараканы мерещатся, надо меры принимать, заплавался человек.

А капитан ему - и то верно, мол, давно замечал, что он какой - то странный.

Стоит ли говорить, что и на следующий день в туалете комиссара тараканы цвели как цветы полевые. С соответствующими последствиями. Комиссар больше с нами в рейс не ходил.

Такие вот шутки у нас бывают. Смешим друг друга иногда до слёз.


Что касается других баек, то их можно почитать здесь
http://subscribe.ru/...ok.signal.bayki

[Алексей Сёмин]

БОНЬКА-ШВАРТОВЩИК

Новейшая история знает лишь два примера, когда собака смогла освоить профессию берегового матроса-швартовщика.
Первый пес трудился в пассажирском порту Генуя, но нам о нем практически ничего не известно. Второй «швартовал» океанские лайнеры в Одесском порту буквально до 1999 года. Мы называем дату прошедшего времени не потому, что четвероногого помощника портовиков нет в живых. Наоборот. Бонька, так зовут этого пса-дворнягу, сегодня «жив и довольно упитан». Но уже не работает по специальности...

А началось все с того, что швартовщики морского вокзала от доброты душевной подобрали в городе щенка. Он у них, можно сказать, на руках и вырос. Ходил за своими приемными «мамами» буквально по пятам. В том числе и на швартовки.
Все дети любят играть. И щенок Бонька тоже, игры ради, частенько пытался поймать брошенную с судна выброску.
Для неспециалистов уточним, что выброской называется тонкая прочная веревка с грузом на конце (лёгость) (обычно в виде небольшого оплетенного мячика). Вторым концом она привязана к огону швартового каната судна. Когда теплоход подходит к берегу, палубный матрос бросает лёгость на берег, его ловят и за тонкую веревку подтягивают к швартовной тумбе толстый канат.

Со временем пес так пристрастился ловить лёгость, что без его участия уже не производилась практически ни одна швартовка крупного пассажирского судна. Один раз, правда, ему это чуть не стоило жизни. Ставили к причалу т/х «Дмитрий Шостакович». Дело происходило зимой, и пес, пытаясь в высоком эффектном прыжке поймать лугость, слетел с причала в забитую ледяной крошкой воду.
Сколько ни высматривали его швартовщики, безрезультатно. Жалко, мужики чуть не плачут. Но что тут поделаешь.
За обедом бригада достала из заначки бутылку: «Выпьем за упокой безвременно ушедшего Бони». Только разлили, как за входной дверью послышался слабый скулеж. Бросились туда - Бонифаций! Мокрый, дрожит, на ногах не держится. Бригадир распорядился влить в знакомую пасть стакан водки и отнести животное в теплый угол. Через два дня утопленник носился по причалу как ни в чем не бывало.

Со временем наличие в Одесском порту собаки-«швартовщика» капитаны круизных лайнеров стали использовать в рекламных целях.
Выглядело это забавно. У приемного буя на круизное судно высаживается лоцман Виктор Рихтер (ветеран войны, в прошлом капитан дальнего плавания). Капитан круизника спрашивает, будет ли сегодня собака. Если - да, об этом по громкоговорящей связи оповещаются туристы: спешите видеть, готовьте фото- и видеокамеры!
Лайнер подходит к причалу, и Бонька, опередив матросов-швартовщиков, ловит носовую выброску. Выстроившиеся по борту туристы награждают его такими аплодисментами, о которых давно грустит Одесский оперный театр. А Боня, словно и не слыша их, уже вовсю несется к корме. Прыжок, и еще один мяч взят! И снова аплодисменты.

Вершиной Бонькиного успеха на ниве шоу-бизнеса стала публикация фотоснимка с его персоной на лицевой обложке английского журнала «Лайф».
Всемирная известность! Но даже она не спасла Бонифация от немилости начальства. Морской вокзал в Одессе - объект VIP-класса, где день-деньской тусуются крутые иномарки. А для дворового пса ведь все равно - кто в них разъезжает. Одну машину облаял, вторую. Третьей, как правило, оказывалась вызванная из города собаколовка.
Лоцман Рихтер несколько раз выкупал своего любимца из живодерни, а потом и вовсе забрал, от греха подальше, к себе домой.

Какое-то время Виктор Карлович пытался брать Боню в порт на швартовки. Но потом отказался от этой затеи. При подъезде к морскому вокзалу Бонифаций начинал черт-те что вытворять в машине, чуть ли не стекла вышибать. А попав на причал, бросался на каждого встречного. И лоцману Рихтеру приходилось перед каждым извиняться и объяснять, что это он «от радости».
Короче, отправили Боню на пенсию окончательно. И теперь представитель редчайшей породы дворняга швартовая видит свои пароходы только во сне. Собакам ведь тоже снятся сны...

Алексей Стецюченко,
«Байки Одесского порта», 2005

МОРЯК УКРАИНЫ №19, 17.05.2006

[Алексей Сёмин]

Самое печальное то, что я прекрасно помню и эту злющую собачонку и лоцмана Рихтера. Как время летит, об этом пишут в газетах уже как об истории.

К рассказу могу добавить лишь то, что часто в паре с собакой на причале давали концерт и сами матросы. Под аплодисменты пассажиров один из матросов поднимал над землей легость вместе с собакой, которая мертвой хваткой держала челюстями шарик легости. Потом когда шарик удавалось высвободить из челюстей - матросы начинали водить вокруг себя этим шариком и собака бегала за ним и подпрыгивала всякими сальто-мортале.

[Алексей Сёмин]

ЗАСЛУЖЕННЫЙ ПИРАТ ПОРТА

КАК СНИМАЛИ ФИЛЬМ «ПОЛОСАТЫЙ РЕЙС»

ЛЬВОВСКИЙ ЛЕВ И КИЕВСКИЙ ПИРАТ

1960-й год. На Новом молу Одесского порта еще нет самого красивого в Европе морвокзала. На том месте, где он будет построен, - два склада барачного типа; 25-й и 26-й.
25-й на все лето «фрахтует» студия «Ленфильм». В центральной части помещения склада монтируется круглая, как на манеже цирка, металлическая загородка. Вокруг нее устраивается еще одна, прямоугольная. Здесь будут находиться тигры из аттракциона знаменитых столичных дрессировщиков - К. Константиновского и М. Назаровой. Отдельные апартаменты приготовили для льва, который должен был прибыть из Львовского (надо же!) зоопарка.

Поставили также клетку для обезьянки, которую ожидали из Киева. Но Пират (та самая обезьянка) в ней проводил мало времени. Только ночевал.
А днем, поскольку был существом общительным и дружелюбным, пользовался полной свободой передвижения по причалам, где шли обычные портовские будни, - уникальный, случай, когда животное-актер было почти уравнено в правах с актерами-людьми.

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ПОМОЩНИК
Каждое утро Пирата кормили манной кашей. Смотрительница, которая за ним ухаживала, варила ему настоящую манку, на молоке, с маслом. Как культурный и воспитанный шимпанзе, наш персонаж садился за столик и брал в правую руку ложку. Но как достойный сын своих родителей, он этой же ложкой почесывал спину и другие места, которые начинали чесаться почему-то как раз во время завтрака. Таким образом, к концу трапезы к человекообразной обезьянке уже нельзя было приблизиться без риска вымазаться, и ее тащили на водные процедуры.

После завтрака, если он не был задействован на съемочной площадке, Пират отправлялся помогать портовикам выполнять их производственные задачи.
Первым делом катался с водителями на погрузчиках.
Когда надоедало, шел проверять - правильно ли идет перевеска цитрусовых. Конечно же - неправильно. Эту гирьку нужно снять...
Пират ругался с весовщицами до тех пор, пока его не выставляли за дверь.

За дверью он мог носом к носу столкнуться с начальником склада Георгием Кувшиновым, который вместе со своим заместителем «отбивал» белые полосы разметки на причале. Ну кто ж так «отбивает»? Нет, ну вы только посмотрите! Борьба за кисточку и ведро с ;краской заканчивалась тем, что Георгий Иванович хватал шимпанзе за руку и тащил к кромке причала:
- Будешь мешать, выброшу в море! Понял?
«Понял, понял». Пират морщится, вырывает руку и стремглав несется к складу. Через мгновение обезьянка уже на крыше, раскачивается на каком-то металлическом пруте. Еще через минуту Кувшинова вызывают по неотложному делу, и шимпанзе снова оказывается на причале: пусть все видят, что в нем умер художник-передвижник.
Это ничего, что потом целая бригада будет оттирать асфальт. Искусство ведь требует жертв.

СУДЬБЫ ГЕРОЕВ
Льва усыпили на съемочной площадке так, что потом не смогли откачать. Любимец публики тигр Пурш заболел и умер вскоре после съемок. К. Константиновский (в фильме в роли старпома) в расцвете сил (ему было 53 года) принял смерть, достойную великого дрессировщика, - от лапы тигрицы Юльки. Супруга Константиновского, всемирно известная в 60-е годы дрессировщица, народная артистка СССР Маргарита Назарова (в фильме в роли буфетчицы) на склоне лет вынуждена была продавать вещи из квартиры, чтобы как-то просуществовать на нищенскую пенсию. Замечательный актер Евгений Леонов ушел из жизни, не дожив до семидесяти.
Таковы финальные кадры судеб главных героев веселой комедии В. Фетина «Полосатый рейс».

Не стоит большого труда позвонить в Киевский зоопарк и узнать от старейших сотрудников заведения о послесъемочной доле украшения фильма — симпатичного шимпанзе по кличке Пират.
Мы не сделаем этого. Мы оставим Пирата живым и деятельным. Таким, каким его запомнили портовики...

Алексей Стецюченко, Рисунок Валентина Стоянова, «Байки Одесского порта», 2005 г.

МОРЯК УКРАИНЫ № 20, 24.05.2006

[Алексей Сёмин]

ЗАСЛУЖЕННЫЙ ПИРАТ ПОРТА
Продолжение.

ТИХОЕ ЗАНЯТИЕ
Делать мелкие пакости - было настоящей страстью Пирата. Он понимал, что пакостит, но получал от этого удовольствие и думал, что люди тоже должны быть в неописуемом восторге от его номеров. Ноу людей не всегда хватало чувства юмора.
Даже Валентина Голубь, тетя Валя, приемосдатчица, которая взяла над ним шефство, и та однажды не выдержала. Схватила за руку и оттащила в дальний отсек склада, где хранились лимоны.
- Ты не даешь людям спокойно жить, - говорит, -посиди, найди себе тихое занятие.
Когда через полтора часа тетя Валя отперла дверь, ее взору" открылась следующая картина. На ящиках с лимонами сидит Пират и метает желтые плоды в противоположную стенку. Огромное желтое пятно на стене, и гора разбитых желтых «мячиков» под стеной.
- А кто ж за все это платить будет? - упавшим голосом спросила тетя Валя. Это был риторический вопрос.

ЛЮБОВЬ И КОНФЕТЫ
Дружба Пирата с портовиками носила вполне искренний, но не совсем бескорыстный характер. Радостно бросаясь на шею при встрече, он лукаво заглядывал в глаза: а что вкусненькое ты мне принес (принесла). И тут же лез за ответом в сумку, корзинку или авоську своего хорошего знакомого.
Хорошими знакомыми у него были все работники Нового
мола. Дошло до того, что по утрам, перед уходом на работу, портовики напоминали домашним: не забудь положить пару конфет для Пирата.
Как-то раз на 26-й склад прислали весовщицу с железной дороги. Работы было много и ее бросили «на прорыв». Путей-щица зашла на склад и стала рассказывать - зачем ее прислали. Сидевший за ее спиной Пират увидел в руке гостьи корзинку и с радостным воплем бросился ее досматривать. Женщина инстинктивно дернулась, а когда увидела Пирата, истошно завопила: какое-то лохматое существо, не человек и не собака, роется в ее корзине.
Обезьянка от этого крика забилась куда-то под потолок и оттуда со страхом и удивлением уставилась на работников склада, типа: кто мне объяснит, что происходит?

SOS! SOS!
Обезьянка и тигры. В Одесском порту, как и в дикой природе, они не проявляли друг к другу особых симпатий.
Пирата злили царственные повадки, размеры и сила хищников. Он страшно ревновал портовиков к усатым-полосатым, особенно когда люди с причалов сбегались посмотреть, как Маргарита Назарова входит к своим артистам в клетку. А смотреть было на что. При виде дрессировщицы тигры становились кошками. Ступали мягко, терлись о ноги хозяйки - вот-вот замурлычут.
Скромный зоопарковый экземпляр не располагал достаточным арсеналом средств, чтобы поставить на место этих задавак-циркачей. Но когда в обеденный перерыв кто-то из портовиков говорил «Пират, идем дразнить тигров», шимпанзе аж подпрыгивал от радости: да, конечно, вот мы им сейчас зададим...
Подойдя к внешней решетке, он заводил свой обезьяний спектакль: уг-гуг-у-у. Прыгал, кричал, рожи корчил. Тигры начинали нервничать, глаза у них становились блестящими. Звери ходили по клетке, готовые в любой момент броситься на решетку.
Когда Пират видел, что их терпению приходит конец, он оставлял своего спутника и выбегал из склада.
В природе тигры питаются не каждый день. На 25-м складе животным также делали разгрузочные дни. По средам не кормили. А вот убирали каждый день и по несколько раз. Однажды служащий, выполнявший эти обязанности, плохо закрыл калитку круглой клетки. И Пурш, главный артист аттракциона Назаровой, вышел на свободу. Побродил по складу, обнюхал все. Нашел ведра с кониной (ею хищников кормили), хорошо закусил и отправился на причал.
Первым поднял тревогу Пират. Заметив Пурша, он с диким воплем взобрался на самую верхушку портального крана. По этому сигналу причал опустел мгновенно. Приемщицы забежали в конторку, забаррикадировали столом дверь. Докеры - кто в кабину погрузчика, кто - на пароход (-даже трап подняли).
Сытый тигр был настроен весьма по-доброму. Он с удовольствием прогулялся бы по набережной. Но эта противная обезьяна портила своим истошным визгом весь праздник. Пурш подошел к порталу крана и вопросительно уставился на крикуна, уцепившегося, казалось бы, за самый диск полуденного солнца. Пока он соображал - как его достать, из склада выбежали разбуженные Пиратским визгом служащие.
Пурша водворили в клетку. Опасность была ликвидирована, но прошло еще около часа, прежде чем Пират спустился с неба на землю.
Алексей Стецюченко,
«Байки Одесского порта», 2005 г.

Продолжение следует

[Алексей Сёмин]

ЗАСЛУЖЕННЫЙ ПИРАТ ПОРТА

Окончание.

МЕСТЬ ПИРАТА
У всякого положительного героя должны быть враги. Или хотя бы один враг. Настоящий.
Для Пирата таковым была баба Наташа. Уборщица. Баба Наташа пресекала любые пиратские попытки приблизиться к ней, причем в грубой форме: гоняла здоровенной метлой. И еще ругала противным словом «обиз-зяна».
Пират был парнем, в общем, незлобивым, но на душе его скреблись кошки. И однажды судьба предоставила ему случай расплатиться за все унижения.
Когда баба Наташа заканчивала уборку, она садилась возле стены склада отдохнуть. Рядом ставила ведро и обязательно метлу - свою главную защиту от Пиратских набегов.
Как-то раз бабу-уборщицу так разморило, что она задремала. Наш мститель тут же подкрался и надел ей на голову ведро. Будучи разбуженной таким образом, бабка чуть не спятила.
На следующий день она потребовала запереть «обиз-зя-ну» в клетку. Но ее не послушали. Портовики за лето успели Пирата полюбить, несмотря на его мелкопакостные наклонности.

ПИРАТ УЕЗЖАЕТ
Все хорошее быстро проходит. Прошло и лето 1960 года. Съемки картины «Полосатый рейс» закончились. Артисты разъезжались по домам. Шимпанзе, в своей парадной матроске и фуражке с крабом, спускался по трапу теплохода, дер-
жась за руку дрессировщика. Ему кричали: «Пират! Пират! Подойди!»
Он не подошел. Не попрощался. Только, встретившись взглядом с тетей Валей, радостно оскалился: ну как я тебе, нравлюсь! А потом снова напустил на себя важный вид. Извини, дескать, я при исполнении...
Таким запомнили одесские портовики Пирата - артиста, сыгравшего на экране самого себя. Непоседу. Проказника. Доброго и общительного шимпанзе.

ПОДВИГ БЕЗЫМЯННОГО ПОРОСЕНКА
(вместо послесловия)
Маргарита Назарова вспоминает, как, приступая к работе над комедией «Полосатый рейс», режиссер Владимир Фетин пошутил: «Постараемся сделать веселый фильм, если останемся живы...»
Дело в том, что незадолго до съемок в прессе появилось
сообщение о трагической гибели дрессировщика Иоахима Барранка, снимавшегося в картине «Голиаф и великаны». Режиссер посоветовал укротителю не кормить львов два дня, чтобы те в кадре выглядели посвирепее. В случае удачи обещал гонорар - 8 тысяч марок за эпизод. Барранка в точности последовал рекомендациям и сцена действительно получилась реалистичной. Реалистичней некуда...
- А наших-то кормить будут? - без тени иронии поинтересовался после прочтения этой заметки артист Евгений Леонов.
Его успокаивали. Говорили, что у нас не звериный капитализм, чтобы отдавать тиграм на съедение такого талантливого актера. У нас на съемочной площадке неотступно будет присутствовать инженер по технике безопасности. Стопкин, фамилия. После этих слов, говорят, Леонов еще больше расстроился...
Но задействованным в «Полосатом рейсе» двуногим актерам повезло. Съемки прошли без эксцессов. Тигров кормили в обычном режиме. А чтобы заставить хищников перед камерой понервничать, над ними подвешивали клетку с живым поросенком.
Поросенок визжал безбожно, тигры становились активными, больше двигались, а оператор ловил удачные ракурсы, чтобы добавить в кадр адреналину. Так и сняли.
А поросенок умер. Скончался от инфаркта. Как знать, может ценой этой жертвы «Полосатый рейс» обрел пару-тройку дополнительных очков популярности. В год выхода кинокомедии на экраны (1961) она стала лидером советского кинопроката, собрав 45,8 млн зрителей.

Алексей Стецюченко, «Байки Одесского порта», 2005 г.

[Майк Галь]

История реальная. Имена - нет.
http://www.proza.ru/.../06/18-116.html

[Алексей Сёмин]

АХУЛИО ХРЕНЕС

Листок погодного прогноза
слетел на штурманский столик
Старпом сказал:
-Не успеют.

Полдюжины старых портовых кранов лениво царапали небо над аргентинским портом Кекен. Там только-только приняли к пониманию серьезность ситуации с нашим судном. И начали в порту перешвартовки с целью освободить для нас место. Суда - зерновозы и кальмароловы - ставились лагом, вторым и даже третьим корпусом. Но поздно, решение о перешвартовках было принято слишком поздно.

Но беда таилась не в прогнозе, что предрекал серьезный шторм, и опасном, напрочь открытом рейде. Мы уже неделю дожидались возможности зайти в порт. Отсутствие топлива и воды - вот что действительно сильно усугубляло ситуацию.
Прежде чем уйти с мостика в каюту, капитан запросил «машину» об остатках в топливных баках.
- «Крохи, Григорьич, часов на двенадцать. Если снимемся по погоде около двадцати часов, то до двух-трех дня точно хватит. Дальше крупно рискуем».
Капитан положил переговорную трубку. «Пять часов следующего дня -это предел. Нужно держаться на якоре до упорa».

К вечеру начало «шатать» много сильнее. Очень пологая, но крупная зыбь поднимала судно на лысый, спокойный гребень. Первой на другую сторону волны заваливалась надстройка, судно уходило во впадину правым бортом. Затем надстройку несло в обратную сторону. Стрелка на кренометре веселела: десять, двенадцать, пятнадцать градусов...

Моя каюта ожила. Вещи начали просыпаться. Трусливое кресло беспокойно переползло в тихий угол. Ящики рундуков сидели плотно. Но внутри зашевелилась разная мелочь. Пачка долларов отважилась покинуть свое сакральное, окруженное моими мечтами место. Что-то брякнуло в сейфе; затем началось мерзкое скрипение изо всех углов.
Я не успевал вставлять во всевозможные щели сложенную бумагу и спички. То, на что раньше не обращалось внимания, теперь било по нервам. Из бездонной чаши Атлантического океана накатывался серьезный шторм.

Настольная лампа, телефон... Рухнула стопка журналов, тетрадей. Чайная ложка в кружке очерчивала полукруг. Я постоял в душе: горячая струя, чиркая по голове, надолго заваливалась на стенки кабинки. Потом буквально вдруг начала описывать полную циркуляцию. Это означало: зыбь сменилась крутой трехмерной волной.

Торопливо одеваясь, я услышал, как на баке лязгнула якорь-цепь.
«Сколько ушло цепи, боцман?» - спокойно прошелестело под мутный от влаги прожектор на брашпиль.
«Полсмычки!» -доложил боцман Толстов; это означало: мотануло хорошо, и якорную цепь, что называется, выдернуло из ящика. Но всего метров десять. Тормоз на брашпиле удержал.
«Поднимись на мостик. Осторожно обратно...» - по баковой надстройке первый раз хлестанул вихрь из брызг.

Несколько минут спустя заработала помпа: в пустой трюм - и теперь уже до максимальной отметки, начала поступать забортная вода. Хлопья пены бросали голубые искры. Водяная пыль сделала свет прожекторов непроницаемо плотным. Довольно быстро корпус судна просел в воду на целых пять метров. Шатать стало меньше.
«Кофе угощаете?..» - я уже поднялся в рубку.
«Все сам...»
Боцман спросил капитана:
«Забивать двери, Василий Григорьевич?»
«А то! Еще просквозит».
Боцман отправился распирать деревянными клиньями все наружные двери. Удары кувалдой разнеслись по надстройке.
«Вниманию экипажа. Выход на палубу категорически запрещен», -отдалось в каждой каюте и самом глухом углу судна.

На второй палубе громко хохотали: буфетчица шлепнулась на пол из койки.
Судовой доктор - хорошо с похмелья - устроился замечательней всех. В изоляторе, где на койке для больного были устроены высокие подъемные боковины. Опухшего деятеля мягко мотало как в люльке. Плотно, до одури, пахло «чинзано», тяжелым уругвайским вином. В проеме иллюминатора весело болталась сухая тушка небольшой акулы.
В лазарете обычно спал наш лучший матрос. Он говорил: «Такие сны... Злачное место!»

Вскоре капитан вновь поднял переговорную трубку:
«Машина, будьте на «товсь».
«А вы там держитесь».
«Наверное, не больше часа».
Капитан раздраженно прошелся по круто уходящему из-под ног мостику. Кренометр показывал не меньше двадцати градусов. Внизу, под рубкой, три палубы. Уже начало валить с ног. Ситуация усложнялась: проскочить в порт нельзя - пока некуда, да и ночь на носу; стоять на якоре становится невозможно. А идти в океан «штормовать» - в обрез топлива.

«И ветер на берег... Влипли! А что могли сделать?..» - говорить про тягучие переговоры с берегом не хотелось. «Архентино но мучо трабахо - мучо транкилья!» Да, «трабахо» - работа, это не для этих особенных мест. «Транкилья», господа, спокойствие, и еще «транкилья».
Дополнительный прогноз погоды на утро ошеломлял...
«Как кофе?»

И сразу дернуло очень сильно. Лязганье на баке отдалось в рубке. Подброшенный вверх нос судна резко пошел вниз. Хлопок о поверхность воды! Вихрь брызг!
«Ясненько: смычка ушла. Тютелька в тютельку смычка!»
Якорная «смычка» - двадцать пять метров.
Когда я выходил из рубки в гальюн, на второй палубе опять хохотали.

Потихоньку запустили главный двигатель. Сразу стало спокойнее. Ночная темнота не надвинулась, буквально села сверху. Над Кекеом долго держался красный, тревожащий нервы закат. Волны росли в высоту. Рывок - скрежетание цепи, рывок - вновь...
«Ты сахара много положил? Ага, вот-вот. Надо слаще пить -для расслабления лицевых мышц».
Якорь-цепь медленно, но неотвратимо уползала через клюз в океан. Сам «крючок» лежал метрах в двухстах по носу. Якорь держал. Тормоз на брашпиле можно подвернуть. Но тогда оборвалась бы сама цепь.
Последние удары кувалдой прекратились.

Боцман, «человек, измученный компотом», появился на мостике через минуту-другую. Глянул на кренометр:
«Ого, двадцать три!.. И как еще не оборвало. Григорьич, все! Зритель ждет начала кино».
«Сходи посмотри: последняя?.. Моряка возьми».
«Я возьму двух. - И добавил негромко: Надо бы сниматься».
Капитан посмотрел на циферблат:
«Час сорок. И то неплохо», -поднял телефонную трубку, помедлил, глядя, как захлестывает фонарь на баке, и негромко сказал:
«Давай, "машина"».
Когда боцман был на пороге, Василий Григорьевич неожиданно вспомнил:
«А груша?»
«Да привязал я ее!»
Боксерская груша в полцентнера весом висела на швеллере возле трапа на баковую площадку. Как-то недавно туда - на хорошей зыби - сунулся матрос. И исчез. Ждали, ждали - пропал человек. Смыть за борт не могло. Оказалось, моряк получил по корпусу этой самой грушей. Отлетев, «запрофилировал» головой стойку. Но обошлось...
Трое в штормовой робе появились возле брашпиля. Высокий бак спасал от волн, но колючие брызги захлестывали людей с головой. Под ногами возились толстые белые змеи.
«Так и есть, предпоследняя», -доложил боцман остаток в цепном ящике.

«Пошли вперед», - сказал капитан.
Брашпиль тянул якорь-цепь, она послушно сползала вглубь судна.
«Осталось пять... Четыре... Можно добавить: цепура висит».
«Висит у него, - раздражался капитан, и рулевому: Не рысачь!»
На малом ходу судно стало еще более уязвимым. Когда якорь «выдернули», первая же волна завалила корпус на тридцать пять градусов. Едва ли не черпнув бортом, судно замерло: внутри корпуса летело все прочь, грохотало, билось и разлеталось. Я долго добирался до своей каюты. На стенках коридора уже появились отпечатки туфель.
Но вот, черт, на второй палубе опять хохотали.

В соседней со мной каюте была открыта дверь: второй помощник
прибивал гвоздиком дверцу шкафчика. По столу перекатывалась дорогая китайская кружка. Кружка была - «плавали, знаем». Второй был мрачен уже с неделю.
«Этот скрип меня доконает. Глоточек рома?..»
«Чисто символично».
«Правильно, чтобы не бросало по коридорам. А доктор вообще пребывает в раю».
Пауза, когда судно ложилось на борт и словно раздумывало, стоит ли выпрямляться, обрывала сердце.
«Крейсер рассчитан на сорок пять градусов», - заметил второй; у него была боевая медаль.
«Ну, мы не крейсер».
«Мы крепче. Финская постройка».
«Лодку Ноя построил любитель, а «Титаник» - профессионал».
«И я о том. На дне будем лежать, как новенькие. Подводные экскурсии пойдут на «ура».

Мимо каюты протек ручей морской воды. Ручей водило от стенки до стенки.
«Смотри, и рыбка есть...»
Деформированная дверь чуть пропускала.
Второй сказал, что забыл цветы полить. На нижней палубе моторист решил выкинуть в иллюминатор окурок. За секунду в каюту влило около полутонны воды. Струя смыла матрасы, вещи, второго спящего моториста.

Сколь опасна ситуация с нашим судном, понимали только несколько человек. И, разумеется, молчали.
Увеличив ход, мы круто взяли на океан. Во избежание слемминга - удара о волну - держали чуть бортом. На ходу бортовой крен резко уменьшился, а килевая качка переносилась немного мягче. Возникло даже ощущение: «Шторм заканчивается!» Но это оказалось лишь ощущением. Чувство опасности стояло комом в горле.

«Штормовую волну сопровождают инфразвуковые колебания. Чувство страха от них, - курил, разговаривая со мной второй помощник, - нечто похожее при землетрясении. А так ситуация ничего. У нас хороший пароход».
На коридоре показался старпом. Он двигался от каюты к каюте, коротко постучался к электромеханику и, не дожидаясь разрешения, открыл дверь: «Все славно?.. Вижу. Дверь на горшок закрой. Вырвет с петель».
«Оп-ля! - обрадовался он нам так, словно не видел с прошлого рейса. - Чего в коридоре? Ждем катер на берег? С первой группой, ребята. Даже раньше меня! Я обещаю. А что за лужи? Следы рыданий?»

На лбу старпома синела шишка, изо рта шел пар.
«Скоро теплеть начнет, гаврики».
«Это почему?»
«Приблизились к Африке на десять миль».
В наружную дверь сильно ударило: потекли свежие струи воды.
«Ребята, - без должностей. Приготовьте тряпки - забить в щели». Мы мгновенно оказались «при деле».
Старпом зашел в мою каюту, посмотрел сквозь мутный иллюминатор на палубу:
«Ну, елы-палы, сказал же ему: сорвет!»
Что там сорвало и, конечно, унесло за борт, я пока не узнал.

Евгений Гуф
eguf@ukr.net

Продолжение следует.

МОРЯК УКРАИНЫ № 38, 27.09.2006

[Алексей Сёмин]

АХУЛИО ХРЕНЕС

продолжение

Бог весть как, но капитану пока удавалось держаться между водяных гор. Я попробовал лежать на койке -но это оказалось практически невозможно: катало с боку на бок и совсем муторно становилось, когда ноги уходили высоко вверх. Спички и бумага повылазили из щелей - все скрипело, сливаясь иногда в диковинный хор

Пришел в гости третий помощник. Он собирал сигарные пачки. Изо рта торчал толстый окурок «Henry Weenterman's».
«А ты знаешь, почему в самолете надо садиться ближе к носу?.. Когда он падает - тележка с водкой второй раз проезжает мимо».
Наши тяжеленные головы мотались в такт, шеи ныли.
«Сейчас повернем назад. Мы не можем никуда деться. Только крутиться рядом с Кекеном. Когда топливо выйдет, Григорьич будет заходить в порт при любой погоде. А там вход... Игольное ушко! Транкилья, транкилья! Они сами в океан не ходят. Хватает дурачья вроде нас».
И в самом деле, вскоре судно сменило курс.

«Тебе капитаном быть».
«А я и буду! А заходить в Кекен начнем на моей вахте. Точно тебе говорю. Я сам могу рискнуть. Заходить можно только на большой скорости - волна в борт! - а в порту тесно. Где и как погасить скорость?.. В ресторан пойдем? Асадо!.. Я угощаю. Чудо, а не блюдо. А второй пусть свои цветущие веники поливает. Он говорит мне: «Это Родина». По ночам ходит с женой говорить. Радист доволен -бутылка обламывается. А ты знаешь, те кроссворды, что он с дому привез, вытер резинкой и теперь разгадывает по новой. Я спрашиваю, зачем? «Тупеем, дорогой... Смотри, уже половину не могу». И вписывает при мне слово «стаффаж».

Прозвенел телефон: меня попросили подняться на мостик. В пустой каюте доктора каталась бутылка. У буфетчицы кто-то бренчал гитарой. Моторист стучался к механику:
«Пошли видик смотреть. Дай кассету».
«Что именно?»
«Для души дай. Порнуху».
Капитан спросил: «У тебя все в порядке? Я имею в виду оборудование. Проверь, как закрепил. А?.. Ну, тогда норма. Пей кофе».
«Очень сладкий?»
«Чтобы ложка торчала. Помнишь, как мы... - Я знал его многие годы. - Утречком в порт. Они мне сообщили, что можем стать вторым корпусом. У нас 1 20 метров длины. Нос и корма «на вылет». И надстройка!.. Какой же капитан согласится! Транкильясты!»

Я расклинил себя в углу; от взгляда на бак замирало сердце. Судно пробиралось среди черных пенных холмов.
Разговаривали мало, но много о случайных вещах. Вновь разворот - теперь в океан. Маневрируя, почти черпанули бортом.
Спустя минут двадцать нам пришлось очень скверно.
Я не заметил этой волны. Рулевой крикнул: «Ой!» А потом говорил: «Закрыла все!»
От внезапного чудовищного удара все, кто находился в рубке, попадали с ног. Первая мысль: «Столкновение!..»
Абсолютно металлический, чрезвычайно жесткий удар. Падали, разбивая головы, по всему судну.
Из «машины» звонок и кричащий вопрос:
«Что там?!!..»
«Все нормально. «Машине» работать!»

Огромную волну не заметил никто, кроме рулевого. На баке оказались погнуты стойки. Из машинного отделения вскоре позвонили еще раз: поломки, то-се -но в общем норма. Понимание того, что случилось, не приходило. Что-то в ночи... Огромное. Оно было много сильней нашего судна. Нам повезло, не более того. Вскоре на лицах начало проступать потрясение.
«Волна, - докладывал вновь рулевой. - Да я и сам ничего толком не увидел. Огонь на баке потух! Хоп -и потух. Затем сразу удар».
Григорьич сказал:
«Просто ударились скулой. С гребня - вниз. Всей мордой».
«Я не заметил крен», -упорствовал матрос; какой-то особенный крен не почувствовал и я.
На мостик поднялся взъерошенный старпом. Он «вентилировал» судно.
«Ударились о волну? Или девятый вал?»
«Да вроде того...»
«Я даже на колени упал».
«Тут тоже... Иди, отдыхай».

Все напряженно смотрели в беспросветную океанскую темень. Из черноты приходила очередная водяная гора, задирала нос судна, толкала корму, иногда легко ложила нас на бок. Полное ощущение щепки...
Второй помощник курил сигареты, перекатываясь на койке. До вахты оставалось десять минут.
«Хорошо шлепнуло! Или волна, или сами. В машинном сыграли «отбой»?..
«И чухнули к шлюпкам».
«Рекордное количество валюты на квадратный метр,"- едко заметил помощник. И добавил про механиков, которые традиционно не любили «балкон». - Шпана пересыпьская».

Утром по трансляции прошелестело очередное приятное известие.
«Вниманию экипажа. В систему прекращена подача питьевой воды. В системе - техническая. Чистая только на камбузе».
Григорьич, который не ахти как смотрел за собой и разгуливал на вахте в ношенных домашних тапочках, надел свежую рубашку. Черные форменные туфли блестели. Усталость убила на его лице одесскую живость. Теперь он казался неправдоподобно спокоен.
«Команде на утренний чай».
В кают-компании почти не осталось посуды.
«Машина! Как оно было насчет «трах-тибидох»?..»
«Да если бы не «машина», вы бы уже давно курс на дно проложили».
«Ой, молчи, ты же в ластах на вахту приходишь».
«Вот только трудовой десант к нам не надо».
«Внимание: доктор под бортом. Вахтенному штурману принять у доктора конец».
«Пусть сперва отдаст...»
«Ребята, - спросил доктор, - а почему Григорьич не хочет в порт?..»
За обоими столами начался мрачноватый смех.

На мостике была довольно тяжелая атмосфера.
Третий, заступив на вахту с утра, попросил: «Василий Григорьевич, или я сам, или сделайте запись в журнале».
Григорьич посмотрел на него нехорошими глазами, но сказал: «правильно» и, приняв управление судном на себя, внес соответствующую моменту запись. Сейчас он изучал карту, прикидывал необходимую скорость судна. Много - не проскочишь и не погасишь на акватории, мало - снесет на бетонные укрепления. В капитании порта не говорили по-английски, здесь - едва по-испански. Вход в Кекен напоминал бутылочное горлышко. Как и вся акватория - ту четырехлитровую бутыль аргентинского вина, которую метко прозвали «гусь». При наклоне бутыли к стакану четко слышалось удивительное, родное «га-га-га».

Наконец-то! Порт дал «добро» на вход.
Огромная волна мягко толкнула судно в левый борт. Удержавшись за поручни, я заметил, как на самую вершину волны поднялось полдюжины небольших дельфинов. Они перевернулись вверх брюхом и так - на спинке - съехали вниз.
«Дельфины играют!..» -Все сразу повеселели.
«Помощник, объяви по судну: заходим в порт Кекен». . «Еще что-нибудь?..»
«Просто заходим...»
День занялся солнечный

«Еще что-нибудь?..» «Просто заходим...» День занялся солнечный, голубой. На судне круто переложили руль к берегу. Центроваться в горлышко начали за несколько миль. Трудно было рассчитать, сколько узлов хода погасит встречное течение реки Гранд-Кекен. Накануне на берегу хлестал сильный дождь. Черно-коричневый речной поток выползал из порта навстречу штевню.
«Василий Григорьевич, судно водит».
«Вижу. Приняли ночью в коффердам тонн двести...»
Рулевой привстал со своего места. Григорьич перебежал на левый борт, сразу - правый.
«Лопнем в подмышках. Узко!»
Акваторию порта вальяжно пересекало дощатое рыбачье судно. Там заметили нас; за кормой взвился крупный бурун.
«Какого хрена!»-возмутился Григорьич. -Держать! Успеет».

Третий глянул в бинокль и невозмутимо заметил:
«Ахулио Хренес», - называется.
«Ох-е!» - удивился Григорьич.
По берегоукреплению навстречу нам бежало несколько человек. Вскоре они замерли. И вдруг как один просто подняли руки...
Машинный телеграф бросал в глубину судна короткие решительные команды. Со встречающих буксиров послышались громкие, предупреждающие гудки. Один буксир отважно рванул под борт. Вахтенный показывал нам знаки: «Скорее бросайте швартов!»
Тяжелый конец - без «выброски» - свалил у них на корме матроса. А, попав на гак, сразу заскрипел от натуги. Аргентинец бросился прочь.
Этот буксир помог нам прижаться вторым бортом к «бразильцу». На «бразильце» никто не вышел принять концы.

Их капитан молча курил на мостике сигарету. В нашу сторону улетел длинный желтый плевок. Дверь в рубку закрылась. Латунная ручка чернела от грязи.
Григорьич сказал, что из-за его несогласия на швартовку к борту могли «втопнуть».
Спустя минуту корпус «бразильца» натужно хрустнул. На палубу вывалило несколько человек, дохнуло несвежей пищей, началась ругань...Она быстро стала взаимной. Плосконосый негр нервно показал нож.
«Чего-чего?» - Боцман положил на планширь кувалду.
И совсем уж не надо было им цеплять нашу веселую повариху. На борт «бразильца» улетела кастрюля картофельной шелухи.
«Ничего, сейчас наши с ними выпьют...
Как ты сказал: «Ахулио Хренес»?..» -только сейчас дошло до капитана. Неизвестно каким образом, но на Григорьиче были опять разношенные домашние тапки.
На причале, прямо у швартовых тумб, лежали огромные морские львы. У них были побитые морды.
Страшный шторм согнал всех в единственно возможное место.

Евгений Гуф
eguf@ukr.net

[Алексей Сёмин]

Эпиграф:

Попадались не только рыбы, но и кое-что поудивительнее. Поразительно встретить далеко в море птиц, которых ассоциируешь с лесными чащами…
Туорператор-в-отставке
Рыбак дважды моряк

УГУ

«Слышь, а моя-то, знаешь чего?» - слышалось из предбанника ЦПУ во время разводки мотористов.
«Красивая, падла. Как глянул ей в глазищи, так внутри всё аж вообще», - звучало на пяти углах.

Все разговоры были теперь только о совах.

Третий помощник хвастался, что новая сова хочет выклевать ему глаза, поэтому он спит в тёмных очках; кормил он её из ножниц.

Сова стармеха летала по каюте и какала в разные стороны; палас он вызвался чистить сам.
Боцман ходил с разорванной губой и отрицал тот факт, что хотел поцеловать сову.
Артельщик кормил свою курицей и говорил, что так будет лучше.
Старпом не вылезал из каюты. Из-за двери слышалось его нежное курлыканье.

Откуда на пароходе совы? - спросите вы. А вот откуда.
Нам не очень везло в этом завозе. Сначала спятил четвертый механик. Вахтенный матрос пришел будить четвертого и застал того во время диалога с мамой: четвертый механик звонил домой из рундука, приложив к уху маленький походный утюг. Парня оставили в психбольнице Камчатского Петропавловска.

Еще перед этим у нас произошло смещение насыпного груза (угля), и пароход чуть не сделал оверкиль, причем шансов у экипажа было немногим больше, чем у того самого насыпного груза: Море, довольно холодное на ощупь, брыкалось и пенилось, а у старенького «броняги» заклинило шлюпочную лебёдку по левому борту. С правого же сигануть в воду было невозможно, потому что крен был именно на левый борт, и ветер дул тоже слева, чем немного поддерживал судно в остойчивом положении. В качестве шанса оставались еще плотики, но вода, как уже говорилось выше, была довольно холодной на ощупь, а само море вело себя нехорошо. Поскольку ни на шлюпки, ни на плотики надежды не было, экипажу было велено собрать одеяла и прийти вместе с ними в столовую команды. Мы просидели там часа три, рассуждая на тему мореходных качеств одеял, а потом ветер стих, море успокоилось, и судно с креном в 20 градусов подошло к рейду Петропавловска.

Потом экипаж чистил трюма от угольной пыли, чтоб принять в них генгруз на Магадан: кухонные гарнитуры, мешки с мукой и сахаром, водку и портвейн «777».

А потом стармех. Стармех, спортивный некурящий мужчина лет сорока, половину рейса искал себе физических нагрузок и в конце концов наткнулся на них левой бровью. Руль у заржавленного велотренажера держался кое-как, а дед потянул за него изо всех нерастраченных сил. Я шла, подобно бладхаунду, по кровавому следу. Стармех сидел в кресле как живой, но было ясно, что его насмерть застрелили в переднюю часть головы из чего-то крупнокалиберного.

Я попятилась назад, чтоб не подумали на меня. Вторая мысль была такая: «Как я отчищу палас?» Каюта стармеха была моим объектом. Каюта капитана -тоже. Вскоре их так обосрут совы, что дедова кровища покажется фигнёй: ковровое покрытие в каютах комсостава было красное, кровь стармеха - тоже не голубая, зато совиное говно - белое-белое.

- Подожди, - сказал труп стармеха и вставил в дыру над глазом вафельное полотенце.
- Ыыыыы, - сказала я.
- Доктора позови.
- Ы-ыыы, - сказала я и куда-то пошла. Потом случайно свернула на трап и поднялась в радиорубку.

Раньше мы с радистами были друзьями и часто играли в «тыщу». А теперь, увидев меня, начальник рации вздрогнул и машинально поискал глазами тяжелое. Дней десять назад, делая приборку в радиорубке, я выбросила за борт продолговатую железяку, оказавшуюся запчастью от починяемого локатора. Запчасть стояла рядом с мусорной корзиной, набитой факсимильными картами погоды, и выглядела так, как будто не влезла в мусорку.

Выкидывая железяку, я ругалась на радистов за то, что они не выкинули её сами: железяка была неудобной.

- Лора, - сказал второй радист, - ты знаешь, сегодня ничего лишнего у нас нет.
Я жестами показала, что нужно объявить по трансляции докторину. Её звали Лена, и у неё были очки. Больше ничего не могу про неё сказать. Впрочем, нет: она была педиатром из Новосибирска. Всё.

- Тебе плохо, Лора? - обрадовался начальник рации.
- Там стармех сидит без башки практически, - сказала я.
- Ты выкинула ее за борт? - автоматически съязвил начальник, делаясь серьезным.

Стармех зашил себе бровь сам. Лена принесла ему штопальный набор, а зеркало у него и так было.

В общем, как говорил Розенбаум, «вечерело». Пароход наш усиленного ледового класса еще утром вышел из Магадана и направил лыжи в сторону Анадыря. В трюмах ехали товары народного потребления, а поверх трюмов - привязанные к крышкам крупные грузовые автомобили. Они были определенного военного цвета, но неясного мирного назначения: списанные «Уралы» количеством в десять штук, не один год простоявшие где-то в сопках, без колёс, моторов, стёкол и сидений, понадобились кому-то в столице Чукотки.

Была очень хорошая погода. Чайки отстали. Вода не вскипала, не пенилась и не била пароход в морду. Она была гладкая, тихая и лиричная, как её озёрные сестры. Шум судового двигателя дополнял картину, не портя её. Экипаж почти в полном составе - за исключением тех, кто непосредственно вёл его в Анадырь - вышел на палубу и развесился вдоль лееров, наблюдая благодать. И, как всегда случается посреди благодати, тянуло посмотреть в небо. Кто-то посмотрел в небо и сказал:

- Уйопт.

Над пароходом молча кружили сухопутные птицы совы. По их растерянным лицам, напоминающим в профиль молодую Анну Ахматову, было ясно, что они близки к нервному срыву.

- Глюк какой-то, - сказал боцман.

Совы были явно того же мнения. Охота продолжалась недолго. Заспанные птицы, продрыхшие перегрузку родных «Уралов» с сопок на причал, а затем с причала на пароход, к вечеру вылетели пожрать. А тут - такое. Увидев, что с мышами и привычной топографией вышел необъяснимый казус, совы сдавались почти без боя. Полетав немного над баком, они по очереди возвращались куда-то под капоты «Уралов». Доставали их оттуда руками, передавая друг другу брезентовую рукавицу ГЭСа. Сов хватило не всем. Их было 17, а экипаж на броняге - 30 человек. Кто-то сову не захотел, отдал мне, а я подарила её стармеху - из жалости. У третьего помощника оказалось сразу две штуки, но одну у него забрал чиф. Боцман сказал «идите вы все на хуй» и пошел в надстройку, укушенный совой, но крепко прижимая ее к животу. Второй и третий механики долго мерялись своей дичью, но самая большая и коричневая оказалась у артельщика. Еще штуки четыре поделили меж собой мотористы. Часть сов разобрали матросы, а капитану ни одной не досталось: он снисходительно пронаблюдал ловлю со стороны, сказав, что всё лучшее - детям.
И настала ночь. И кончилась ночь.
И настал день.
Ласточкина заявила: «Хотите сов - жрите без мяса». Всю обедешнюю норму скормили птицам. Сововладельцы пёрлись на камбуз тучными стадами и выпрашивали у Ласточкиной кусочек оленя. Третий помощник, не желая клянчить, накормил сову купленной в Магадане копченой колбасой, и к вечеру сова умерла. Горе третьего было безмерным. Утешил его вахтенный матрос, подарив ему свою сову: она была сильно злая и матрос её боялся.
На следующий день чиф сказал артельщику выдать на камбуз столько мяса, чтоб хватило всем, а не только птицам. Ласточкина положила дополнительную оленью ногу на край разделочного стола, и каждый кормящий сам отрезал от неё совиную дозу.

На пароходе началась другая жизнь. В столовой команды пылились нарды. Лица завтракающих мужчин были отстраненно-нежными. Третий помощник, привыкший спать в тёмных очках, днём носил их на голове, чтоб в любой момент они были под рукой. Очки пригодились ему в Анадыре: без них он не смог бы выполнить распоряжение капитана, потому что там было слишком ярко от снега.

Я убирала после завтрака со столов кают-компании, случайно выглянула в лобовой иллюминатор и поняла, что у четвертого механика появилась замена. На баке, растопырив руки, спиной к моему аспекту стоял кто-то из наших моряков. В растопыренных руках неопознанного члена экипажа была какая-то тряпка. С тряпкой в растопыренных руках он был похож со спины на пародию Ди Каприо, но «Титаник» тогда еще не сняли.
- Лор, ты чего? - В кают-компанию зашел опоздавший на завтрак электромеханик.
- Там еще кто-то чокнулся, - сказала я, - мы все скоро спятим, никого не останется.
Электромех мельком глянул в иллюминатор.
- Это третий. Сову ловит. Мастер ему сказал. Дай масла, а?
Я не могла оторваться от панорамы за окном. Теперь я увидела.
Огромная полярная совища, почти неразличимая на фоне заснеженной панорамы, сидела на баке и, как впередсмотрящий, пялилась в даль. Третий крался к ней с телогрейкой в руках. Он подкрался уже совсем близко. Сова была ему где-то по пояс. Как раз в тот момент, когда она почуяла за спиной неладное и обернулась проверить свою интуицию, третий совершил бросок телогрейкой и утрамбовал под ней гордую арктическую птицу.
- Один-ноль, - сказал электромех, - дай, пожалуйста, масло?
Побеждённая, но еще брыкающаяся сова тем временем была доставлена в надстройку и впихнута в капитанскую каюту, где сразу же взлетела на стол и принялась клацать зубами.
Башка у неё была размером с любую сову из тех, что были пойманы раньше. Клюв - большой. Ноги - ярко-жёлтые, большие, с когтями. Когти - хорошие. А потом сова растопырила крылья, глянула на нас злыми глазами, и мы все выкатились из каюты капитана. Включая капитана.
Четыре дня мастер жил в пустующей лоцманской каюте размером с кровать. Кроме кровати, там был еще столик. Больше ничего там не было, не считая спасательного жилета.
Четыре дня мастер ходил в одной и той же рубахе, не решаясь переодеться в спасательный жилет. От рубахи начинало пахнуть. Мастер ходил, незаметно принюхиваясь к себе, и время от времени заглядывал в свою каюту, занятую совой. Сова ела вбрасываемое мясо, гадила на капитанский стол и его окрестности и щелкала клювом, способным раздербанить белого медведя. Мастер сквозь дверную щель обозревал обгаженные просторы своих апартаментов и уходил скитаться.
Экипаж с увлечением наблюдал психологический поединок между капитаном и капитанской совой. Делали ставки. Многие считали, что капитан продержится еще дня три. Выиграли те, кто ставил на более скорую развязку.
Была среда и смена постельного белья. Я разносила по каютам пачки простыней. В коридоре встретился третий помощник. Он предложил попить кофе, что было довольно удивительно: мы не слишком ладили. Оказалось, третьему хотелось пожаловаться на судьбу, а все нормальные люди сидели по каютам со своими совами. Я зашла. Третий рассыпал кофе по стаканам. На пароходах почему-то пили кофе стаканами.

В застекленной книжной полке третьего помощника, заложив руки за спину, туда-сюда ходила сова. По насупленной физиономии совы было видно, что так просто она всё это дело не оставит. Третий приблизил лицо к полке, и сова метко клюнула его в глаз через стекло. Третий мстительно показал сове язык. В ответ сова нагадила в полку. Гуана там было уже много: чувствовалось, что сова была посажена в тюрьму не сегодня.

- Задолбала вконец, - сказал третий, - научилась под очки клевать, - и показал небольшую ссадину под глазом.
Но дело было даже не в этом. Как оказалось, капитан, которому надоело сиротствовать в лоцманской, решил вернуться в свою каюту, освободить которую от совы надлежало всё тому же третьему помощнику.
- Говорит, у тебя уже опыт есть, - скулил третий, - а у меня, между прочим, двое детей дома.
С того дня мы с третьим стали приятелями. Ведь это я посоветовала ему осуществить эвакуацию полярной совы, нарядившись в КИП-8. Кто не в курсе, это такой специальный блестящий противопожарный костюм для работы в задымленных или загазованных помещениях. Внутри КИП-8 человек чувствует себя почти в полной безопасности, а снаружи выглядит довольно жутко. К костюму приделаны баллоны с воздухом, а вместо головы у него - герметичный шлем а ля «марсианские хроники».
В общем, третий помощник, сверкая и шаркая, совершенно спокойно зашел в каюту капитана. Шокированная сова даже не сопротивлялась, потому что не знала, куда клюнуть. Так, с открытым ртом, она и была вынесена из надстройки и депортирована на бак, где еще минут пятнадцать после ухода блистательного третьего помощника сидела, озираясь по сторонам. А потом, придя наконец в чувство, расправила белые-белые крылья и полетела рассказывать своим родственникам про то, как была захвачена в плен злыми людьми и как добрые инопланетяне спасли её, даровав волю.

Остальных сов выпустили на обратном пути на подходе к Магадану. К тому времени отцовские чувства членов экипажа как-то постепенно сошли на нет, уступив место нормальной человеческой рассудительности: после Магадана обещали наконец Владивосток, затем - ремонт во Вьетнаме, а куда, к чёрту, с совой во Вьетнам.

Жёны, как одна, сообщили мужьям, чтоб сову в дом переть не вздумал, поэтому для птиц всё закончилось относительно хорошо. Кроме той, что в самом начале скончалась от купленной в Магадане копчёной колбасы. Так что 15 сов было репатриировано в родные под-магаданские сопки, мимо которых очень близко проходил наш броняга.

А еще одна сова осталась. У стармеха. Сову звали Филя, и стармех был с ней очень дружен. Филя сидела на дедовой голове, пока тот работал за столом, и ковырялась у себя подмышками. Весь рейс Филя чирикала, как воробей, и только на рейде Владивостока, будучи упакованной в картонный ящик из-под печенья «Утреннее», сказала оттуда нормальное совиное «угу».

А потом помолчала и сказала «угу» еще раз.

Тут и рейдовый катер подошёл.

ЛОРА БЕЛОИВАН

[Михаил Архипов]

Корреспондент захотел написать репортаж о путине. Уговорил рыбаков с небольшого сейнера взять с собой. К слову сказать: все происходило в Черном море, близ Керченского полуострова.

Первые полчаса он наслаждался плаванием. С огромным интересом смотрел, как судно прошло пограничный контроль. Побывал в трюме, в машинном отделении, записал несколько баек...

Еще через полчаса корреспондента начало мутить. Береговой линии к тому времени уже не было видно - вода со всех сторон, кругом вода...
В течении часа он выблевал все, что было в желудке, но лучше не стало. Наоборот, стало хуже. Тогда журналист на сгибающихся ногах подошел к капитану и потребовал:

- Поворачивай обратно!
- Я не могу, - сказал капитан. - Мы уже пограничный контроль прошли.
- Поворачивай, я умираю!
- Да ты потерпи немного, - сказал капитан. - Еще час-два - и твой вестибюлярный аппарат адаптируется к качке...

Тут журналист представил, что ему предстоит испытать в ближайшие трое суток, и словно сбесился. Он матерился. Он грозил обкомом партии. Он утверждал, будто репортаж о путине ему надо срочно, прямо сейчас, отдать в газету. Прорвавшись в рубку, он даже попытался самостоятельно взять управление сейнером в свои руки и сбил с головы капитана фуражку, когда последний и какой-то матрос оттаскивали его от штурвала...

Пришлось связаться по рации с другими судами. Выяснилось, что какой-то сейнер возвращается из плаванья в порт. На этом сейнере корреспондента и доставили на берег.

Он оставил после себя такое негативное впечатление, что капитан года три матерился, увидев любую газету...

[Алексей Сёмин]

Истории » Военно-морские байки
Истории, Байки, Приколы


В начале апреля 2003 года флот впервые чёрт знает с каких времён снимался с бочек для броска аж в Индийский океан. В дальний поход уходили без особой помпы. Шли не в гости. Шли на работу.
Первыми Босфор 10 апреля миновали танкер "Бубнов", буксир "Шахтёр" и БДК "Цезарь Куников" с усиленной ротой морпехов на борту. Не обошлось без приключений.
Перед самым мостом Ататюрка из-под восточного берега выскочил турецкий патрульный катер и по УКВ потребовал от нашего большого десантного корабля застопорить ход. Чтобы принять на борт осмотровую группу.
- Совсем нюх потеряли! - не выдержал командир "Куникова" кап-два Сергей Синкин. И приказал следовать прежним курсом.
Катер забежал вперёд. Продолжая назойливо требовать от БДК застопить ход, замер, загораживая собой путь к Дарданеллам.
- Он нам ещё и борт подставляет, гад.. - желчно обронил Синкин. И сыграл боевую тревогу.
Миг - и экипаж разбежался по боевым постам. На палубе залегли морпехи с оружием. 57-мм АКашка весело подмигнула потомкам янычаров своими спаренными стволами.
Новый приказ с катера лечь в дрейф прозвучал уже как-то неуверенно. БДК в ответ отсигналил "Не мешайте моим действиям". Расстояние между высоченным носом "Куникова" и низеньким планширем патрульника неуклонно сокращалось. Наконец, когда до неумолимо надвигающейся 4000-тонной туши русского десантника оставалось меньше полукабельтова, турки врубили полный ход и, не попрощавшись, унеслись к Босфору...
Сутки спустя Мраморное море проходила "Москва" с СКРами "Сметливый" и "Пытливый". Крейсер и сторожевики досматривать уже никто не пытался.
Зато стоило отряду покинуть турецкие терводы, как на пересечку курса идущего головным крейсера бросился невесть как забредший в восточное Средиземноморье португальский фрегат "Васко да Гама". И засигналил, и засигналил!..
"Ваш сигнал не понят".
Теперь задумались уже на фрегате. Однако, спустя пять минут повторили свой первоначальный запрос.
На крейсере продублировали свой ответ: "Ваш сигнал принят, но не понят".
Через минуту всё та же "Да Гама" - всё той же "Москве": "Что за груз у вас на борту?"
- Ну, это уже хамство! - бушевал на крейсере Орлов. Да что они там о себе возомнили, колумбы херовы?! Да я их... Сигнал на фрегат: "Пошли на куй!"
- Товарищ контр-адмирал, разрешите обратиться? - ожил переводчик, разом взопревший от мысли о возможных последствиях орловской эскапады.
- Ну? - недовольно буркнул замкомфлота.
Сам удивляясь своей решительности и красноречию, переводчик (всего-то - старлей!) в изумительно обтекаемых выражениях начал объяснять контр-адмиралу, что так дела не делаются. Что нахамить иностранцу любой дурак может. А вот аргументированно настоять на своей правоте может далеко не каждый. Что культурнее тут, за границей, надо. Культурней.
- Культурней? - кхм. - контр-адмирал набычился как мальчишка, который после драки оправдывается "а чё он первый начал?" - Культурней, говоришь? Ну, раз культурней... Вот ты, старший лейтенант, раз такой умный, ответь: о чём говорят культурные люди, когда им лялякать не о чём, но обидеть друг-друга не хочется?
- О погоде. - ляпнул первое пришедшее в голову переводчик.
- Отлично. - едко ухмыльнулся замкомфлота. - Александр Владимирыч, запрос на фрегат: "Какая погода в Португалии?"
- А если откажутся отвечать?..
- Тогда сразу - "На куй!"
Португальцы от вопроса явно выпали в осадок не меньший, чем Орлов от их запроса про груз "Москвы". Минут тридцать "колумбы херовы" напряжённо консультировались по спутниковой связи с Лиссабоном. За это время отряд кораблей Черноморского флота успел оставить "Васко да Гаму" далеко за кормой. Наконец через пол часа португальцы вышли на связь с русским флагманом и сообщили: "Средняя температура по стране - плюс 16 по Цельсию."
- Что ответить, товарищ контр-адмирал?
- "Так держать!"
Больше португальцы на связь не выходили...
А Евгений Орлов по итогам похода в том же году был произведён в вице-адмиралы.
И еще немного.
Славный 2006-й год. Лето. У берегов датского Борнхольма шли учения BALTOPS. Сурово шли.
Во главе международной армады из 20 надводно-подводных пароходов торчал на мостике янковского крейсера УРО контр-адмирал Джозеф Килкенни. Взгляд - молния. Походка летящая. Пальцы скрючены. Не человек - орёл!
Он даже не приказывал, он цедил сквозь зубы: "Сделайте ЭТО..."
И - гримаса на лице, словно вот-вот сплюнет.
Англичане, французы, датчане, немцы, шведы, не говоря уж о всяких поляках и латвийцах, вокруг американского крейсера даже не ходили, а на цирлах так и носились. Так и носились!
Едва бортами не трескались. И вот среди всей этой военно-морской кучи-малы имел место быть наш СКР "Неустрашимый". На приказы американского командующего российский сторожевик реагировал солидно. Подчёркнуто неторопливо.
- Цену себе набивает. - понимающе пояснил своим Килкенни.
Тут янки явно дал маху. Фокус был в другом.
Т.е., конечно, да. На "Неустрашимом" цену себе ого-го как знали. Но вот с разговорным английским, которым по "уоки-токи" дублировались распоряжения иностранного командования, знаний было несколько меньше. Поэтому иваны и "притормаживали на поворотах", с матом листая американо-русские разговорники.
Учения, меж тем, шли своим чередом. Рокотала в небе авиация, булькали в глубинах польская и немецкая подлодки, вспарывали волны форштевни кораблей.
Красота!
Наконец Килкенни отдал приказ о задержании и досмотре условных нарушителей - американского танкера и немецкого транспорта. Вся армада с англо-франко-датско-немецко-шведско-польско-латвийском кличем "ату их, ату!" бросилась наперехват.
Последним приказ отрепетовал разумеется "Неустрашимый"...
- Стыдно. Опять опоздаем. - печально бросил командир сторожевика кап-два Игорь Смирнов.
- Спокойствие. Только спокойствие. - загадочно ответил ему старший на походе капраз Вова Соколов. - Есть у меня одна весёлая идея...
Благодаря ей-то русские всех и напарили.
Пока вся международная братия форсируя машины старалась догнать уходящие из квадрата "суда-нарушители", иваны запихнули осмотровую партию морпехов в Ка-27.
Минута и вертолёт ушёл в небо.
Вообще-то такой ход не был предусмотрен учениями. О чём русским немедленно и сообщили с янковского крейсера. Мол, "условно в связи с плохими погодными условиями задействование авиации невозможно".
- Так то ж условно. - захохотал Вова Соколов. - Пусть американцы не парятся. У меня вертолёт - всепогодный! Так и передайте!..
Так и передали. На крейсере обсыпались и заткнулись.
Тем временем русский хеликоптер прострекотал над британцами и Ко. Догнал "нарушителей" и завис над кормовой надстройкой убегающего американского танкера.
- С вертолёта по радио пытаются передать приказ танкеру срочно остановиться для досмотра. Господи, русские так коверкают английский!.. Танкер на приказ не реагирует. - доложили контр-адмиралу.
Килкенни злорадно усмехнулся:
- Ну? И что иваны будут делать теперь?
И действительно - что?
А вот что.
Из распахнутого люка вертолёта вниз упал трос. По нему с лихой присказкой "ебааать" в страховочной обвязке съехал мамонтоподобный прапор-морпех в оранжевом спас-жилете и с ПКМом. Застопил движение точно напротив остекления рубки. И, наведя одной рукой на окаменевшего рулевого тяжеленный пулемёт, на чистом русском спросил: "КУДА ПРЁШЬ, СВОЛОЧЬ?!.."
Шкипер-американец сразу всё понял правильно. Дал в машину команду: "All stop!"
На немецком транспорте свидетелей циркового фокуса иванов тоже хватало. Так что через минуту фрицы тоже легли в дрейф...
P.S. "Военные моряки Балтийского флота на прошедших международных морских учениях Baltops-2006 продемонстрировали американским коллегам, как могут успешно реализовывать мандат Совета безопасности ООН по поддержанию мира в прибрежной зоне. Об этом корреспонденту ИА REGNUM сообщили сегодня, 22 июня, в пресс-службе Балтфлота, комментируя итоги учений. "Корректные, но достаточно настойчивые действия морских пехотинцев БФ по досмотру на "суднах-нарушителях" - американском танкере и немецком универсальном транспортном судне - заслужили высокую оценку руководителя учений контр-адмирала Джозефа Килкенни", - подчеркнул представитель Балтийского флота." ©
http://yahooeu.ru/st...kie-bajjki.html

[agents]

Эднари

Предлагаю вашему вниманию рассказ моего друга стармеха, основанный на реальном случае из морской жизни, происшедшем несколько дней назад.

Эднари был скромным электриком. Звезд с неба не хватал. Подрабатывал где подворачивался случай. Он и с детства не отличался усердием и в школе был троечником. Когда-то в начальных классах ему нравилось изучать русский, но затем этот язык стал непопулярен в Батуми. Все вокруг уже учили английский. Эднари тоже попробовал, но скоро понял, что полиглотом ему не быть.
После 8 класса Эднари за компанию с другом пошел в ремесленное училище с красивым названием "Электрический колледж", где его как могли и обучили, как он сам объяснял, “работать”.
Сначала с работой было неплохо. В стране часто случались перебои с электричеством и его приглашали то, как говорили, перебросить соплю, то есть подключиться к сети минуя счетчик, то проверить проводку. Платили немного, но на жизнь хватало.
Со временем этот вид доходов пришлось забыть.
Тогда-то один знакомый и надоумил Эднари пойти в Крюинговую Компанию, мол, там-то электрики всегда в цене. Конечно, пришлось заплатить Начальнику. Но к этому ж не привыкать.
- Вернешься, посчитаемся, дорогой, - сказал ему напоследок начальник.
Так Эднари впервые попал на судно. Судно оказалось старым танкером химовозом. В машинной команде, куда его определили было несколько таких же как и он балбесов.
Старший механик постоянно кричал, ругался на бестолковость подчиненных, но сам к работе никогда не прикасался. И, вообще было непонятно, как судно все еще движется, если половина экипажа не знает что и как делать.
Десять месяцев пролетели как-то незаметно. Зато денег заработанных должно было хватить на то чтобы расплатиться с Начальником за отработанный Контракт и даже заплатить авансом за следующий.
- Английским владеешь? - вдруг ни с того ни с сего спросил его Начальник, когда новоиспеченный мореман появился в офисе.
- В школе учил, - запинаясь ответил тот.
- Полетишь на Фиджи, на пассажирский лайнер, - провозгласил Начальник пересчитав деньги.
Фиджи! Пассажирский лайнер! Эдо слышал эти слова в какой-то другой жизни.
- А что, тут хватит на целый пассажирский лайнер? - чуть не задохнулся электрик.
- Ты помогаешь мне, я помогаю тебе. Вернешься, посчитаемся, дорогой.
Готовить к полету его стали основательно.
- Как прилетишь на судно, нужно сразу задобрить Начальника!
- Ага, купи ему сигареты, Начальники все курят американские!
- Что, пачку сигарет?
- Дубина, блок! Бери самые дорогие! Не скупись.
- Скажи, что ты имеешь хорошую характеристику с прошлого Контракта.
- Но у меня нет никакой характеристики.
- И не надо. Кто будет проверять?
Скоро Эднари уже сидел в самолете. Путь предстоял неблизкий. Хотя первые два перелета - из Батуми в Стамбул и далее во Франкфурт много времени не заняли, но сразу окунули в мир, говорящий на различных языках. И, как оказалось, не все они грузинские!
После долгого ожидания в немецком аэропорту, объявили посадку на его рейс. На Лос Анжелес.
Оказалось, этот Лос Анжелес находится так далеко, что даже самолету понадобилось часов 12 чтобы долететь туда. И этого было мало! От Лос Анжелеса до Фиджи - еще почти столько же!
Когда утром самолет, наконец-то, сел, Эдо долго не мог придти в себя. Часы на руке показывали что-то невообразимое, даже дата отличалась от той, что на табло в аэропорту.
Агента нет. Никто вокруг не говорит по-грузински. Кошмар!
К счастью какой-то Начальник привел его в небольшую комнату, где сидели два человека, которые, о чудо, направлялись на то же судно, что и Эднари. К тому же, оба они из Одессы и, соответственно, говорят по-русски. Сидеть пришлось долго, хотя агент и не грузин, но приехал только после обеда.
Их разместили в гостинице. Оказалось, что оба попутчика - его будущие Начальники. Один из них даже Старший Электромеханик.
- Гамарджоба, генацвале! - поприветствовал его старший.
- Гагимарджос, - обрадовался Эдо.
Он спросил Эдо на какую должность того направили.
- Второй электромеханик, - с трудом подбирая русские слова, ответил грузин.
Похоже, с русским языком в Одессе еще хуже, чем в Батуми, потому как Старший переспрашивал его несколько раз, пытаясь даже перейти на английский.
Дальше выяснения должности их беседа не продвинулась. Но зато выяснилось, что Старший механик на борту судна тоже русский.
На следующее утро всю троицу привезли на судно, где их встретило такое количество начальников, что у Эднари заныло под ложечкой.
Новый Старший электромеханик передал Эдо в руки старого Старшего электромеханика, и последний повел его в кабинет Старшего механика, где уже находился кто-то еще, тоже, по всему видно начальник.
Войдя в кабинет Старшего Начальника Эдо чуть не стало дурно. Количество техники, телевизоров, музыкальных центров в кабинетe превышало даже то, что имел весь Электрический колледж. Стеклянная стена с выходом на балкон, диван, журнальный столик, палас на полу! Его усадили в кожаное кресло напротив стола Начальника. На диване разместились двое начальников помельче.
Эдо вдруг осознал, что к нему обращаются. Начальник уже долгое время говорил что-то по-английски. Явно, спрашивал о чем-то. Ни слова было не понять.
- Можно, это, по-руску? - залепетал Эднари.
- Хорошо, - смягчился стармех, - расскажите мне, где Вы работали раньше, и что входило в Ваши обязанности?
- Я, это, танкер химовоз. Прошлый раз работал.
- А в чем заключалась Ваша работа?
- Мы работу делали. Да. Там была Старший Электромеханик была, Первый электромеханик была...
- А какую работу, конкретно?
- Разный работа был. Там, трюма лампочки заменять. Разный работа. Начальник давал, мы делал.
- Вам знакомо оборудование мостика? Гирокомпас, локаторы, VDR, GMDSS, AIS?
После слов "Вам знакомы" следовал поток чего-то непереводимого. Надо ли отвечать Эдо не понимал, поэтому просто виновато прислушивался в надежде услышать понятное слово.
Тем временем, не дождавшись ответа Начальник решил сменить тему и, похоже, даже разрядить обстановку. Потому что он что-то спросил, показывая на кофеварку.
- Нет, спасибо. Я чай люблю. - ответил Эдо.
- А другое камбузное оборудование? - продолжил стармех свой вопрос.
Вопрос повис в воздухе, и тогда Начальник переключился на тех двоих на диване. Они о чем-то спорили, затем снова обращались к Эдо. Но он уже окончательно потерял нить разговора, и единственное чего ему теперь хотелось, так это провалиться сквозь землю.
Очнувшись от грустных мыслей Эдо увидел, что стармех тычет пальцем в какую-то бумагу и что-то спрашивает.
В том месте, куда указывал палец стояло короткое слово "ЕТО". Что это такое?
А! Что это такое?! Именно это у него и спрашивают!
- Как вы расшифруете эту аббревиатуру? - повторял Начальник, перефразируя вопрос уже в который раз.
"Кроссворд разгадывают", догадался Эдо, а вслух сказал:
- Меня зовут Эднари! - и тыча пальцем в то же место еще зачем-то добавил, - Эдо! Тут какая-то ошибка.
После этих слов в атмосфере что-то переменилось. Стармех отдал по рации короткий приказ. Вскоре в кабинет вошел еще один генацвале. С ним говорили только по английски, долго объясняли что-то, то и дело, показывая на Эдо.
- Это наш ЕТО (Electronic Technical Officer, произносится "и-ти-о"), Агарвал. Он покажет Вам судно. Пожалуйста попытайтесь запомнить все, что он Вам расскажет, - обратился стармех к Эдо.
После этого новый начальник, наконец-то, вывел Эдо из кабинета и повел по судну, то и дело рассказывая и объясняя что-то малопонятное на малопонятном языке.
Что дальше происходило в кабинете стармеха Эднари не мог знать. А там слышался такой диалог.
- Что это было?
- Это что, наш новый ЕТО?
- Спасибо, Татьяна! Удружила! И чего теперь делать?
- Давай, звони!
- Володя, сколько ты продержишься без ЕТО?
- Да ты что? Агарвала отпускать нельзя!
И дальше, в том же духе.
Эднари покормили и даже дали часок вздремнуть в пассажирской каюте. Потом повели на мостик. Он никогда не был на мостике на химовозе и, поэтому, увиденное впечатлило его. Агарвал что-то подробно объяснял по каждому прибору, тыкал пальцем в кнопки, экраны. Приборам не было числа. Некоторые из них Агарвал открывал и тыкал пальцем куда-то внутрь. Эдо улыбался и кивал.
"Зачем мне такая подробная экскурсия?, - думал он. - Интересно, мне тоже такую форму выдадут? И погоны?"
Через пару часов оба выдохлись. Агарвал отвел Эдо в пассажирскую каюту, где лежал его все еще нераспакованный багаж и там оставил.
Через какое-то время в дверь постучали. На пороге стоял стармех. Он что-то говорил переходя с русского на английский и обратно.
Из потока слов Эдо выуживал понятные ему: "агент", "luggage", такси, "be stand by", гостиница.
В конце монолога стармех извинился, пожал Эднари руку и сказал, что ему ничего за это не будет.
"Похоже он неплохой человек и не желает мне зла, - подумалось ему. И когда стармех уже повернулся чтобы уйти Эдо остановил его, - Подождите!"
Повозившись в сумке, Эднари достал блок Winston'а и вручил Начальнику.
* * *
Сейчас Эднари сидит в самолете. Ему предстоит долгий перелет. Фиджи - Лос Анжелес. A потом еще Лос Анжелес - Франкфурт. Ноги еще не расходились от вчерашнего перелета, в голове туман от быстрой смены часовых поясов. Но Эднари сидит у иллюминатора и улыбается. Он думает о том, как вернется домой. Друзья спросят его, "Ты где пропадал?"
"Да, вот на Фиджи летал, - ответит он, - добрым людям помощь была нужна. Хорошие люди, я им сигареты привез."

http://forum.od.ua/s...7&postcount=109

[volkoff]

гы-ы-ы

Еще давайте...

[Алексей Сёмин]

ШИРИНКА

Капитан был злой как собака, потому что половину дня проходил с расстегнутой ширинкой и никто ему не сказал. Не заметить конфуза было невозможно: из ширинки черных джинсов торчал кусок красной футболки, поверх которой, по случаю некоторого похолодания, был надет черный же свитер. Трусы на капитане были тоже черные и, если б не алая, под цвет пролетарской крови, футболка, отчаянно семафорившая из капитанского клюза, то на оплошность действительно можно было б не обратить внимания. Но футболка торчала.

Капитан шагал по диагонали своей каюты и поименно вспоминал всех, кого встретил сегодня на своём жизненном пути. Сам он заметил непорядок лишь несколько минут назад, когда зашел в свой персональный гальюн по малой надобности и обнаружил, что треть работы уже сделана. Причем, совместив и проанализировав факты, капитан пришел к выводу, что сделана она была еще с утра. Он справил нужду, застегнул джинсы, еще раз проверил замок на прочность и, выйдя из туалета, принялся измерять шагами биссектрису своей каюты люкс. Биссектриса была длинная, но маленькая. Проходя быстрым шагом мимо входной двери, капитан резко сменил курс и подался на мостик.

...Электрик Матвеев знал, что рано или поздно ему придётся это делать, но надеялся, что не скоро. В принципе, его устраивало на флоте всё, кроме одного. Дядя Матвеева, механик-наставник в большом авторитете, не предупредил своего племяша-протеже, что судовым электрикам иногда приходится лазать на мачты, потому как топовые огни – кто бы мог подумать! – время от времени перегорают и их надо менять. Когда Матвеев расписывался под листком должностных обязанностей и случайно прочитал про такое дело, ему стало по-настоящему плохо. Матвеев боялся высоты. И не просто боялся, а страдал соответствующей фобией.

Матвеева тошнило даже при переходе виадука, ведущего от морского вокзала к стоянке такси.

Задний топовый огонь перегорел еще в субботу, и всю ночь на воскресенье огромный пароход шел, как рыбацкая джонка, с единственным рабочим топом. Утром, сразу после какао и сыра, электрику было сказано устранить неполадку, и до обеда он прятался в узких электрических трассах, боясь, что его заметят и потащат на мачту. Лезть туда в пьяном виде Матвеев не мог по двум причинам: во-первых, он совершенно, абсолютно не переносил алкоголя, а во-вторых, никогда бы не решился подвести своего дядю, который был самых честных правил и которого, надо отдать должное им обоим, искренне уважал. Таким образом, лопаты против фобии у Матвеева не было. После обеда он стал искать электромеханика, чтобы лично наврать ему о том, что у него, Матвеева, болят копчик и левый локоть.

Вахтенный второй был на мосту один. Он сидел перед экраном локатора и, пуская сигаретные кольца, аккуратно вставлял в них логарифмическую линейку.

- Где матрос? – рявкнуло сзади голосом капитана.

Штурман вздрогнул, вскочил и перевернул локтем пепельницу, стоявшую на локаторе.

- Владимир Георгич.., - оторопело пробормотал он, наклоняясь собирать бычки. Когда туловище второго проделало половину наклона, капитан заметил, как тот бросил взгляд на его, капитанскую, ширинку. «А вот хуй тебе», - подумал он.
- Так где, я спрашиваю, матрос? – повторил мастер голосом человека, которого никогда не баюкала мама.
- За кофе пошел… Я его попросил кофе принести, - с опаской глядя на смерч посреди ясного неба, объяснил второй помощник, - ну, кипятку.
- Расп@@@яи, вашу душу, - сказал капитан, пронёсся вдоль мостика и выплеснулся на трап.

Начальник рации как раз выходил из радиорубки с какими-то длинными проволоками в руках, когда сверху его чуть не прибило капитаном.

...Матвеев думал выиграть время, за которое ситуация каким-нибудь образом разрешится самостоятельно. Варианты были такие:
1). На мачту, пожалев его копчик, полезет кто-нибудь другой - например, электромеханик;
2). На мачту вообще никто не полезет, потому что пароход напорется на рифы и все, в том числе, конечно, Матвеев, спасутся на шлюпках;
3). Пароход попадёт в шторм и мачта, сломавшись пополам, рухнет к ногам Матвеева, который быстренько, пока никто не видит, поменяет лампочку в прожекторе.

При этом сам Матвеев прекрасно понимал, какой бред несёт его мозг, больной боязнью высоты. Понимал, что толстый электромеханик с его животом наперевес сроду не полезет на топ ввиду того, что на пароходе есть он, худой очкастый электрик Матвеев. Понимал и, тем не менее, шел разыскивать электромеханика, чтобы врать ему про копчик.

С капитаном, который еще ничего не знал о своей расстегнутой ширинке, глубоко задумавшийся Матвеев столкнулся у выхода из надстройки.

- Извините, - сказал Матвеев, поправил слетевшие очки и увидел красный флаг.
- Куда спешим? – вопросил капитан, добродушно глядя на растерявшегося салагу, - работа не погода, стояла и стоять будет, хахаха.
- Ххы, - автоматически поддержал Матвеев, без интереса рассматривая алый лоскут и думая про мачту.
- Как вообще работается? – желал тем временем общаться с народом капитан.
- Копчик… у меня. Это… Болит, - Матвеев, наконец, с усилием вспомнил слова.
- Копчик?! Да ты что! У меня вот тоже было, - обрадовался капитан, - копчиковая киста. Пришлось операцию делать. А у тебя не вскрывалось еще?

Матвеев, почуяв в капитане единомышленника, поднял глаза и сказал:
- Не хочу я на мачту.
Капитан удивленно шевельнул бровями, отстранился от Матвеева, оглядел его сверху донизу и безошибочно всё понял.
- Ну-ну, - сказал он и, обогнув несчастного бледного электрика, вошел в надстройку.

По закону подлого жанра, первый же, кто встретился мастеру, был электромеханик.
- Полезешь ты, Саныч, на мачту, чую, - посмеиваясь, сообщил ему мастер, несильно ткнув пальцем в живот. Электромеханик проехался взглядом по распахнутой капитанской ширинке, хотел что-то сказать, но не сказал ничего, а просто пошел искать электрика. Нашел он его сразу.

А капитан отправился к себе – справить малую нужду. Через десять минут он уже чуть не зашиб начальника рации.
- Владииимир Георгич, - укоризненно протянул интеллигентный начрации, прижимая проволоки к груди, - ну напугали, ну честное слово.
«Извините, Сергей Николаевич», - чуть было не произнес капитан, но внезапно перехватил взгляд начальника, скользнувший вниз и вдоль по оси.
- А хера ли по сторонам не смотрите?! – ответил он, и начальник рации тут же остался далеко позади.

На главной палубе никого не было, не считая старшего механика, нёсшего на блюдце два бутерброда с маслом. Улыбаясь, стармех шел как раз навстречу капитану, а капитан, ускоряя рандеву с дедом, внимательно следил за его глазами.
- Пошли по чайку, Георгич, - с деланной доброжелательностью сказал стармех, и капитан увидел, как тот мазнул глазами по границе, которая теперь уже была на замке.
- Иди в жопу, - сказал капитан, не останавливаясь.
- Ты чего, Георгич?! - стармех открыл рот.
- Со своим чаем, - уточнил капитан и, обогнув на большой скорости стармеха, чуть не вышиб из его рук блюдце бутербродов.
- Ну йопт, - покачал головой стармех, откусил от хлеба и продолжил путь к себе, задумчиво жуя.

Путь же капитана был тупиковым: через несколько секунд после мимолетной, но яркой встречи с дедом на его трассе оказалась дверь буфетной.

- Почему?.! – ворвался капитан в буфетную и осёкся: внутри никого не было. Сделав два круга в узком пространстве между электротитаном и портомойками, капитан открыл холодильник, закрыл его, выдвинул ящик стола, в котором, как в сотах, стояли сахарницы, с грохотом задвинул обратно, с чувством глубокого неудовлетворения покинул царство обслуживающего персонала и устремился на бак, где, возможно, в это время был боцман.

...Что сказал электромеханик своему подчиненному – неизвестно никому; но когда спустя десять минут Матвеев стоял на мачте и работал работу, ему вдруг стало интересно, как он туда попал. Матвеев не помнил ни того, как шагнул с навигационной палубы на скоб-трап, ни того, как по нему поднимался, ни того даже, как пристегивался карабином – ничего. Он просто посмотрел вниз и ему вдруг стало удивительно легко и радостно.

Матвеев тихонько засмеялся. Пароход сверху выглядел нелепо, потому что был слишком узким, а бегающие туда-сюда людишки – неуклюжими и очень забавными. Им, гагарам, непонятно наслажденье. По соседству с Матвеевым цеплялось за мачту синее, как стеклышко из калейдоскопа, небо. Матвеев засмеялся громче, и встречный ветер, надув его щеки, провалился в легкие. Матвеев закашлялся, не переставая смеяться.

Капитан, вылетевший из надстройки по направлению к баку, услышал с неба какие-то звуки, остановился и задрал голову. На мачте, пристегнутый страховочным ремнем, сгибаясь от кашля и смеха, стоял совершенно счастливый электрик Матвеев.

- Эй? – крикнул капитан, - чего смешного-то? А?

Матвеев увидел капитана и внезапно вспомнил, как из его ширинки торчал красный лоскут. С кем не бывает. Хороший человек всё-таки капитан. И копчик ему резали - вот надо же. Хороший человек.

- У вас ширинка, - сообщил Матвеев сверху.

Ветер снес его слова на корму.

- Чтооо?? – не расслышал капитан.
- У вас шириииинка расстёоогнутаа!!! – заорал, что есть мочи, Матвеев, - шы-рин-кааа!!! Рас-стё-гну-та!!! На штанах!!!
- Застегнул уже, - буркнул капитан и пошел своей дорогой на бак, который, однако, как-то враз перестал его манить.
- Ширинка, бл@дь, - бубнил он, - вот долб@@б, прости мою душу грешную… Ширинка.

А Матвеев, поменяв лампу, еще какое-то время постоял на мачте, наконец замёрз и нехотя слез вниз, и до самого вечера светился глазами, как будто тронутый небом.

Лора Белоиван