Сообщений в теме: 5

[Grasshoper]

Осмелюсь представить на суд уважаемых форумчан свои рассказы, объединенные одной темой - ДОРОГА...

Санитар Дороги

Анатолий вышел из кафе, добродушно улыбаясь миру. Сто пятьдесят граммов и два бокала пива под шашлык с салатом из помидор подняли ему настроение. Мир был прекрасен. Предстояли выходные, и можно было расслабиться. Щелкнул замок новенького «опеля», приветствуя хозяина. Кресло приняло в свои объятия слегка нетрезвое тело, мягко зажужжал двигатель, и Анатолий вырулил на дорогу. В голове слегка шумело, но он сосредоточился на управлении и ехал более-менее ровно. И когда на пассажирском сиденье вдруг материализовался черный как ночь силуэт, он даже не успел испугаться. Страшные клыки в мгновение ока разорвали горло водителю «опеля». Завиляв по дороге, машина врезалась в столб и загорелась...

- Ничего не понимаю! - эксперт растерянно листал страницы заключения, словно не доверяя написанному собственной рукой. - Третья авария за два месяца на этом участке и снова то же самое: водитель умер еще до столкновения. Разрыв сонной артерии. Мистика какая-то...

* * *

...Сухо трещало пламя над перевернутой машиной. Мат, крики людей. Скрежет раздираемого железа. Тошнотворный приторный запах крови.

- Тяни, тяни скорее! Ах, мать твою...

- «Скорую» вызвали?

- Да вызвали, когда они еще приедут.

- Мужик, похоже, в кашу...

- Смотри, смотри, кажется дышит еще...

- Судороги...

- Ох ты, мать же ж... Там дети!

Подъехала «Скорая помощь». Выскочившие медики склонились над лежащими в пыли обочины телами. Усталый пожилой врач переходил от одного к другому. Отец, мать, две девочки — десяти и двенадцати лет.

- Мертв.

- Мертва.

- Мертва.

- Мертва, травмы, несовместимые с жизнью.

Столпившиеся водители сжимали кулаки. Поодаль стояла на спущенных колесах белая «тойота». Лобовое стекло покрылось паутиной трещин, сквозь которые можно было различить обвисшие полотнища подушек безопасности.

- Это он, гад, на встречную!

- Точно, он, меня обгонял и лоб в лоб. Сука!

Неожиданно раздался визг. Из перевернутой машины добровольные спасатели извлекли нечто черное, лохматое, перепачканное в крови. Пес неведомой породы тихо скулил.

- Тише, тише... Бедняга.

- Кладите его тут.

Вдруг пес зарычал и начал рваться из рук людей. Один из водителей обернулся. Из «тойоты» как раз достали ее владельца.

- Смотри, сука, живой!

- Вот гадина, лыбится еще!

- Да он пьян, смотрите!

А пес заходился утробным рыком. Рычал он до тех пор, пока пьяного не затолкали в салон «Скорой помощи». Тогда его выпустили. Черный пес постоял, шатаясь, потом подошел к накрытому брезентом телу младшей девочки и лег рядом, положив голову на ее тело.

Целую неделю потом водители видели на обочине черного лохматого пса, лежащего в пыли. Пес поднимал голову, провожал тоскливым взглядом проезжавшую машину и снова ронял ее на лапы. Его пытались забрать к себе дальнобойщики — пес не давался, рычал. Его пытались кормить — он не ел. Через неделю у дороги появился небольшой земляной холмик, в верхушку которого кто-то воткнул клок искореженного металла.

* * *

Он пришел в себя, лежа в кустах, за которыми раздавался то и дело шум проезжающих машин. Кто он и что здесь делает, он не помнил. Тело затекло и онемело от неудобной позы, и когда он выпрямился, суставы отчетливо хрустнули. Он поднялся на ноги и покачнулся от слабости. Мир вокруг был каким-то незнакомым. Он вдохнул носом прохладный воздух и не уловил привычных запахов. Точнее, запах был, но один — тяжелый, смутно знакомый запах, давящий на сознание и вызывающий почему-то ужас. Это был неправильный запах. Еще очень хотелось есть, и он заковылял сквозь кусты куда-то, где возможно были люди. Люди помогут.

Проломившись сквозь заросли шиповника, он нос к носу столкнулся с какой-то женщиной и застыл в удивлении. Он впервые видел этих существ не снизу вверх и удивился, почему раньше они казались ему такими большими. Женщина тоже замерла. На мгновение. А потом раздался страшный крик. Он никогда не видел, чтобы люди бегали с такой быстротой. Через пару секунд крики и треск потревоженного кустарника затихли вдали. Озадаченно почесав затылок, он двинулся дальше, с удовлетворением отмечая, что с каждым новым шагом ноги слушаются его лучше.

... Запах стал сильнее, больно ударил в ноздри и помутил разум. Он стоял на обочине дороги, глядя на лежащие в траве куски смятого металла. Запах шел именно от них. Он повел взглядом вдоль обочины и увидел холм с косо торчащим из него куском автомобильного крыла. Он разом вспомнил все, и от этого воспоминания опустился на землю, словно у него отнялись ноги.

- Мама, а Зорко с собой возьмем? Ма, ну пожалуйста, он скучать будет! Мы же на целую неделю едем! Не отдавай его соседям.

- А ты с ним гулять будешь? Мыть-купать будешь?

- Буду, буду! Возьмем?

- Так, а ну тихо, чего расшумелись? - добродушный бас перекрыл голоса. - Конечно, возьмем, такой сторож нам не помешает, да, Зорко?

Он тихо заскулил, прижав голову к земле. Он вспомнил.

- Мам, а мы скоро приедем?

- Соскучились по баб Шуре? Скоро уже, скоро. Набегаетесь там вволю.

- Ой, как здорово!

- Только чур, баб Шуре с огородом помогать!

- Ладно! Поможем!

- Смотрите мне, вертихвостки! А то опять в лес да на озеро, а дело делать... Коля, осторожнее!!!

- Мама, я не хочу! Мама!!!

Страшный треск. Скрежет рвущегося железа, сухой хруст ломающихся костей. Кровь. Кровь. Кровь повсюду. Жар лижущего кожу пламени, запах паленой шерсти. Руки, чужие незнакомые руки хватают его и выносят из огня. А потом...

- Это он, сука, виноват! Он на встречную выскочил!

- Да он пьян, мужики! Лыбится еще, сволочь...

Громкий тоскливый вой переполошил дачный поселок. Лаяли собаки, плакали проснувшиеся дети. Волков в этих краях не видали лет пятьдесят.

Он поднялся. Сухими остановившимися глазами еще раз окинул обочину. Запах смерти не исчез, но теперь он не давил на голову и не вызывал такого ужаса. Запах звал. Звал исполнить то, что должно быть исполнено. Он знал теперь, что будет делать, и знал, куда ему идти. К людям. К таким же, какими были его хозяева. К таким же, какие убили его хозяев. К людям. Они вовсе не всемогущие великаны, это ошибка. Они тоже смертны. Они болеют. От некоторых болезней нет лекарств — помогает только хирургическая операция...

* * *

Трасса живет своей жизнью. Здесь не восторгаются смелостью и не удивляются глупости. Здесь есть профессионалы дороги и зеленые новички, осторожные перестраховщики и любители погонять. Трассу сложно чем либо удивить. Она повидала и не такое в своей жизни. Она многое прощает людям, которые по ней ездят. Но одного Трасса не может простить — когда на ней убивают детей. Этого старая Трасса не любит особенно.

Иногда на дороге дети все-таки погибают. Нелепо и бестолково, по вине взрослых. Тогда, изредка и нехотя, Трасса просыпается. На свет появляется то, чему не должно бы появляться под этим солнцем — Санитар Дороги. Он не умеет уговаривать дураков и не отнимает рюмку у пьяниц. Он не умеет лечить человеческие болезни. Он делает точные операции, удаляя лишнее. Он может принять любой облик. Живым не стоит встречаться с ним взглядом. И если на дороге появляется Санитар — значит, Трасса не в духе. Ждите — она скажет свое слово...

По пыльной обочине в сторону придорожного кафе, где водитель самосвала только что опрокинул свою первую за день рюмку, мерно и неторопливо бежала большая черная собака...

[Grasshoper]

Отморозок Вася

- Куда тебя несет, ирод? - в голосе женщины не оставалось уже никаких эмоций. - Буран на дворе, пропадешь...
- Молчи, дура. - весело оскалился Вася, показывая ей кулак. - Доеду, не впервой.

- Кто детей кормить будет... - тихо всхлипнула женщина, прижимая ладонь к глазу, под которым переливался разными оттенками зелени крупный синяк.

- Я, кто ж еще. - хмыкнул Вася, нахлобучил на голову шапку и исчез за дверью.

Васю в поселке за глаза называли Отморозком. Было за что. С тех пор, как вернулся из армии этот невысокий румяный крепыш, ни одна драка не обходилась без его участия. Драться Вася умел и любил, особенно по пьяному делу. Бил, не особо и разбирая куда, жестоко. Мог запросто покалечить своего же односельчанина, за что и отсидел свои два года на «поселенке». Отбытый срок доброты характера Васе не добавил, и теперь при его появлении драки просто прекращались — никому не хотелось связываться с «отмороженным».

Из своей двухлетней эпопеи с поселением Вася привез молодую жену. Что она нашла в нем — загадка. В скором времени на свет появились мальчики — сперва один, затем второй. Вася устроился водителем в сельпо — заведующий отчаялся найти непьющего среди поголовной «синевы» русской глубинки, а Вася все же хоть и употреблял «горькую», но меру вроде как знал. Работа для нищего и разгромленного перестройками и реформами поселка была денежная, и соседки частенько с завистью отмечали признаки зажиточности Васиного семейства — то новый диван, сгружаемый сияющим Васей с бортового «газика», то новую антенну на крыше для широкоэкранного японского телевизора, то привезенный в сельпо единственный немецкий пылесос. («Васильевна, ить для когой-то така красота?» - «А Васька Отмороженный заказал, сегодня придет за им!»)

То, что Вася снабжал жену не только дорогой техникой, но и полновесными тумаками, тоже, конечно, знали. Но не осуждали — другие мужики кроме тумаков ничего предложить не могли, а этот... Ну а что «отморозок» - так ясное дело, тюрьма человека не красит. Никому и в голову не приходило хоть раз спросить Васю — а за что ты тиранишь свою семью? Да, семью — детей Вася бил тоже. Старший, которому недавно исполнилось одиннадцать лет, на отца смотрел волком, но до поры до времени помалкивал. Не раз соседи, заметив этот не по-детски серьезный взгляд из под бровей, качали головами: вот подрастет Сережка и устроит папаньке веселую жизнь. Но молчали. Так уж было заведено поколениями — в чужую жизнь без спроса не лезь!

- Слышь, Вась, дело такое... - завмаг виновато отводил глаза. - Надо в город слетать, продукты там взять, консервы, крупы кончаются. Ну и мне там закинешь кое-чего... знаешь же — юбилей у меня скоро.

- Семеныч, ты чего? - удивился Вася. - Ты глянь, какой буран идет. К ночи от дороги и следа не останется. Мне что, на Трассе ночевать тогда?

- Ну Вась, ну надо — во! Позарез! Адресок я тебе дам, заскочишь... А я уж тебя с премией не обижу, выпишу из личного фонда.

- Премия, говоришь... - Вася задумался.

Премия была бы очень кстати. На прокорм семейства и «пускание пыли в глаза» соседям уходила практически вся его зарплата. Хотелось чего-то для себя. О, подумал он, а куплю-ка я себе новую дубленку в «районке». Во народ офигеет, когда увидят. Петьке-младшему, правда, кроссовки к лету надо, ну да походит в старых пока. Пусть учится с мальства деньгу ценить... Рассуждая так, Вася уже незаметно для себя согласился на поездку, взял у Семеныча бумажку с адресом, где надлежало забрать «кое-что» лично для него.

Дома Васю ждал неожиданный скандал. Жена, робкая безответная серая мышка, которую он гонял как хотел, осмелилась впервые поднять на него голос.

- Не пущу дурака никуда! Сам сдохнешь — о детях подумай, кто их кормить будет? Буран на дворе, вон даже Пашка-тракторист не поехал дорогу чистить, а тебя куда несет?

Побил ее Вася на этот раз особенно крепко. Досталось и старшему — ишь, за руки хватать придумал, змееныш! Перетянув в последний раз сложенной вдвое детской скакалкой жену, Вася стал собираться в дорогу. Достал из ящика серванта бутылку водки, сделал небольшой глоток и сунул ее за пазуху. Надел поверх своей «фирменной» (выменянной на ближайшей АЗС на свиной окорок) спецовки серый потертый ватник и еще раз вспомнил о новой дубленке. «Куплю, точно куплю» - подумал Вася.

Магазинский фургон ночевал у дома. Вася, как все шоферы, обошел машину кругом, попинал сапогом скаты, проверил пробку на баке — не слили ли бензин. Наконец, он занял место за рулем. Отлаженный мотор фыркнул стартером и мерно зарокотал. С усилием выворачивая тяжелый руль, Вася вывел свой «газон» на дорогу и покатил по заснеженным улицам поселка к Трассе. «Однако, буран кончается» - подумал он, глядя сквозь лобовое стекло, где суматошно метались щетки стеклоочистителя, на явно светлеющее небо. - «К ночи мороз ударит». Мерно гудя мотором, фургон выкарабкался на асфальт и тронулся в путь.

- Мам, ну не реви, мам! - Сережка взял мать за руку.

- Вот замерзнет, черт проклятый, что делать будем? И связалась я с отморозком на свою голову, всю жизнь испоганил...

- Да и пусть замерзает. Нужен он нам... - с непонятной интонацией протянул Сережка.

- Ты что говоришь? - испуганно спросила мать. - Это же отец твой.

- Не нужен мне такой отец. - тихо и с ненавистью ответил Сережка. - Лучше совсем без отца, чем такой отец. Он Петьку вон по голове бьет, говорит, что ему умные сыновья не нужны, нужны послушные. Зачем он нам такой?

- А кормить-то кто вас будет? - устало сказала мать. - Жрать-то что будем?

- Проживем как-нибудь... - угрюмо сказал Сережка.

- Плазивем. - неожиданно подтвердил младший сын. - Пушть его плападет совсем. Сейсас.

Сережка и мать застыли от неожиданности. Петька подошел неслышно-неслышно, так что они и не заметили его появления. Первым опомнился брат.

- Так, а ну-ка в кровать бегом! Тихий час!

- Селеш, а шкашку почитаешь?

- Почитаю, горе ты луковое, только ложись...

Впереди на дороге виднелись огни многих машин. Вася притормозил около огромного самосвала и приоткрыл дверцу.

- Что там, мужики?

- Там вообще беда. - ответил водитель самосвала, сплюнув в снег. - Дорогу переметает на глазах. Трактора будут только утром, да и то... Думаем вот назад возвращаться. А тебя куда несет?

- Мне надо. - ответил Вася и захлопнул дверцу.

Известно — у страха глаза велики. Прорвемся, и не такое мы в жизни видали. Буран почти стих, а эти пусть ждут свой трактор. Если постараться, можно успеть до ночи обернуться туда и обратно. Вася поежился — в кабине было довольно прохладно — и в который раз вспомнил о дубленке. «Решено» - подумал он, извлекая из-за пазухи бутылку. - «Подождут кроссовки».

Когда машину потянуло в сторону, Вася сперва не понял, в чем дело, и попытался вернуть ее на дорогу при помощи руля. Тут же он чуть не хлопнул себя по лбу от досады на свою недогадливость. Колесо! Выйдя из кабины, Вася присвистнул. Правый передний баллон безобразной медузой растекся по дороге, резина перегрелась и треснула. «Только замена. Как же это я проворонил?» - подумал водитель. - «Черт, теперь точно до ночи не успеть». Как назло, на дороге кроме него и продуктового фургона не было ни единой души. Отыскав в кузове большую деревянную чурку, Вася поставил на нее домкрат, подвел его под подрамник и начал изо всех сил качать его рукоятку. Домкрат был новый, масляного типа, поэтому машина быстро поднималась вверх. Удачная покупка прошлой весной у «камазиста» на продуктовой базе.

- Пушть его плападет совсем. Сейсас.

- Что? - Вася настороженно огляделся.

Какой-то знакомый голос послышался совсем рядом. Нет, никого не видно. Мерещится, что-ли? Пить больше не стоит — а то так можно и до города не дое...

- А-а-а-а-а! Сукааааааа!!!

Домкрат, так надежно, казалось бы установленный, внезапно легко вывернулся из-под грузовика и откатился в сторону. Колесо было уже снято, и Вася зачем-то потянулся к тормозному барабану — показалось, что тот слишком горячий. Руку он отдернуть не успел. Барабан впечатал ее в деревяшку с сочным хрустом, и Вася заорал от боли. Непроизвольно дернув руку из ловушки, Вася взвыл еще сильнее. Барабан давил крепко — вес двигателя теперь приходился на него. Страха еще не было, было просто очень больно.

Снег неожиданно повалил густыми хлопьями, залепляя все — стекла кабины, лицо, глаза. Кое-как стряхнув его, Вася потянулся за домкратом. Не достал. Попробовал достать ногой, но лишь откатил его еще на несколько сантиметров в сторону. Снег мешал что-либо разглядеть по близости, но Вася еще не терял надежды. Он был, в общем-то, умным мужиком и быстро сообразил, что нужно сделать. Вытащив свободной рукой брючной ремень, он ловко метнул его под машину, где лежал домкрат. С четвертой попытки пряжка аккуратно «оделась» на рукоятку домкрата, и Вася осторожно потащил добычу к себе. Снег, сделавший все вокруг мокрым и скользким, подвел — ремень вдруг вырвался из ладони водителя и улетел вперед, под машину. И вот включился страх.

Вася осознал моментально, в какой ситуации он оказался. Вперед и назад — десятки верст до ближайшего жилья. Дорога перекрыта бураном, никто до утра по ней не проедет. А к ночи непременно должен ударить мороз. Ему не выжить в этой мышеловке. Не дотянуть до утра. Страх ударил его ледяной молнией в позвоночник. Вася негромко взвыл и отчаянно рванулся, но боль в руке заставила быстро отказаться от попыток оторвать себе конечность.

- Пушть его плападет совсем. Сейсас. - теперь он отчетливо услышал этот писклявый голосок и взъярился.

- Пропадет? Ну уж нет!

Бутылка! Вася вспомнил о бутылке. Уже не очень послушными руками он достал ее из-под ватника. Сделав большой глоток, он замахнулся и ударил ей о крыло «газика». Бутылка разлетелась вдребезги, но в руках Васи осталось горлышко с большим куском стекла, напоминающим детский совок. То что надо! Вася повернулся к машине и начал неловко отгребать снег вокруг доски и из-под нее.

В какой-то момент он выдохся и перевернулся на спину. То, что он увидел, вызвало у него сдавленный вопль. Небо, до того затянутое сизой облачной пеленой, стремительно пустело, наливалось звездной чернотой, и эта чернота была страшнее самых страшных грозовых туч. На Трассу опускался мороз. Вася всхлипнул и повернулся к попавшей в ловушку руке. Некоторое время он смотрел на нее, как должно быть смотрит лисица на попавшую в капкан ногу. Затем, то матерясь, то плача, стал неистово рубить ее осколком стекла. Кровь текла вяло. Постепенно силы покидали его. Он выронил окровавленный осколок и лег, вытянувшись рядом с фургоном. Захотелось спать... спать... спать...

Трасса не бывает жестокой, жестокость на нее приносят люди. Именно люди на ней причиняют боль друг другу, калечат и убивают себе подобных. Трасса равнодушна к этому. Она позволяет людям, которые по ней ездят, многое. И многое им прощает. Но порой Трасса просыпается. Трасса любит детей и очень страдает, когда им плохо. Иногда Трасса исполняет детские желания. Некоторые желания она исполняет особенно охотно.

Совхозный «газик» с откинутыми бортами медленно ехал по главной улице поселка — той самой улице, по которой испокон веков провожали в последний путь на кладбище его жителей. За машиной с установленным в кузове простым деревянным гробом шли люди — немного, человек десять. Среди них была заплаканная женщина с плохо замазанным фиолетовым синяком под глазом, в черном платке, и двое детей с удивительно сухими и серьезными глазами.

Две деревенские старушки, древние развалины, сидящие на лавочке у палисадника уже не первый десяток лет, обсуждали похоронную процессию.

- Чего Нинка-то, говорят, в магазин устроилась счетоводом?

- Так семью-то кормить надо. Ну ниче, ниче, без Васеньки-то ей всяко легче будет. А этот — тьфу. Отморозком жил — отморозком и помер...

[Grasshoper]

Плач младенца

Санитар приемного посмотрел вслед медикам, бегом уносящим по коридору носилки с потерявшей сознание женщиной. Он работал здесь уже не первый год и привык к смерти. Вот только к ЭТОМУ привыкнуть было невозможно. Врачи — не боги, и иногда бывает слишком поздно. Он повернулся к скамейке, на которой сидел, уронив голову на огромные жилистые ладони, человек в потертой кожаной куртке.

- Ты это, слышь, парень... Не переживай так. Ты все сделал правильно. Не твоя вина, что не успели.

- Кто? - послышался глухой голос. - Найти бы эту сволочь... Кто?

А до этого была ночь, и тяжелый МАЗ рвался сквозь нее на пределе своих механических сил, завывая изношенным мотором. Водитель молча вцепился в руль, стараясь не глядеть на окаменевшую женщину рядом, обнимающую крохотный сверток из одеял. Ребенок перестал дышать, когда до больницы было полтора километра...

* * *

Степан поднялся с дивана и, чуть пошатываясь, добрел до стола, где одиноко поблескивала початая бутылка водки. Припав к горлышку, он сделал трудный глоток — водка уже не лезла внутрь, плескалась где-то в пищеводе.

- Плачет. - громко пожаловался он в пространство. - Плачет и плачет. И плачет, и плачет...

Ответить было некому — жена, напуганная его припадками, еще вчера ушла к матери вместе с дочкой.

Среди водителей автобазы «Дальтранса» Степан слыл «правильным». От коллектива не отрывался, после зарплаты непременно принимал участие в общем «застолье», но, выпив стопку-другую, прощался и ехал домой. К жене — отдать заработанное. По пути он непременно покупал какую-нибудь безделушку супруге и шоколадку или кулек конфет дочери. Соседки завистливо охали — их мужиков приходилось буквально отлавливать после «получки», чтобы отнять хоть немного денег на хозяйство.

При этом Степан был отличным водителем, от работы не бегал, сверх нормы рейсы брал охотно, поэтому начальство постоянно ставило его в пример другим. Наверное, из-за этого его и не любили. А может быть — из-за его обособленности. Свой «супер» Степан ремонтировал всегда сам, но вот другим помогать не любил. «Машину надо в порядке содержать» - говорил он тем, кто пытался его укорять. - «Тогда и на помощь звать не понадобится».

На Трассе было пустынно ночной зимней порой. Редкие легковушки пролетали, не задерживаясь возле одинокой фигуры, закутанной в старое пальто. Фигура стояла возле обочины, изредка безнадежно поднимая руку. Степан заметил ее сразу и притормозил. «Если по пути — подброшу» - решил он. Рейс завершился, настроение было хорошим, и ему хотелось что-то сделать для других. Его «супер» мягко качнулся на рессорах, зашипели тормоза.

- Как хорошо, что вы остановились! - женщина лет 25, зябко кутающаяся в пальто, держала на руках ребенка, завернутого в одеяла. Ребенок заходился плачем. - Никто не останавливается, никто, а у меня ребенок умирает, его в больницу надо срочно, это тут, в Егорово!

- Куда? - Степан недоуменно поднял глаза: с ума она сошла, что-ли? Это же в сторону от Трассы верст двадцать, не меньше.

- В Егорово, в детскую больницу, да тут ближе и нет ничего. Помогите, пожалуйста.

Степан прикинул, как он будет ехать по разбитой районной трассе на своем чистом «мустанге», слушая непрекращающийся вой этого тряпичного кулька, и ему захотелось захлопнуть дверь. Но женщина намертво вцепилась в нее.

- Да ты пойми, я топливо спалю — кто мне его оплатит? - попытался он объяснить женщине.

- Я заплачу... Сколько надо? Вот у меня... - с этими словами мать начала рыться в карманах пальто. - Вот, пятьдесят рублей, шестьдесят. Только помогите! Он умрет!

- Чегоооо? Да ты смеешься? - Степан даже фыркнул от неожиданности. - Автобус жди с такими деньгами!

- Пожалуйста, пожалуйста, все что хотите, только...

Не слушая больше женщину, он оттолкнул ее, захлопнул дверь и вдавил педаль акселератора. Мощный тягач взревел и пошел, быстро набирая ход, в тьму Трассы. Мимо остолбеневшей матери пронеслось белое полотнище с красной надписью «Дальтранс», мелькнули красные габаритные огни, и машина скрылась в ночи.

Трасса уснула. Ни единого автомобиля более не проносилось по ней. Глухая ночь не прорезалась ни единым огоньком, лишь где-то на горизонте сияло ожерелье городских фонарей. До него было так близко и так невозможно далеко. Ребенок уже не кричал. Он тяжело всхлипывал на руках у женщины, которая брела вдоль дороги. Когда за спиной вновь послышался шум мотора, она вяло, ни на что уже не надеясь, взмахнула рукой. На скрип тормозов она обернулась. Старенький автокран с темно-зеленой кабиной остановился рядом, и молодой водитель распахнул дверцу.

* * *

- Здорово, что ли. - Степан вошел на проходную, помахивая сумкой. - Как дежурилось?

Вахтер Кирилл Петрович как-то странно посмотрел на него и ничего не ответил. Недоуменно пожав плечами, Степан прошел мимо, направляясь к гаражам. В курилке, как обычно, заседали шофера, что-то обсуждали. При виде Степана они замолчали и потянулись к выходу. Ничего не понимая, Степан зашел в раздевалку. На столе стояла чайная чашка — его, Степана, чашка. Чашкой к столу был припечатан газетный лист. «Смерть на Трассе» - увидел он заголовок. Небольшая фотография улыбающегося пухлощекого малыша. Черный траур букв «Родился... - умер...» Внезапно он все понял и почувствовал, как в лицо ему бросилась кровь. «Знают... Откуда? Как узнали? Там же никого не было.» - мысли замелькали чехардой.

Из «Дальтранса» Степан уволился через неделю. Его никто не трогал и никто не сказал ему ни слова. Вообще ни одного. Когда он появлялся на базе, его начинали вежливо обходить. Старые опытные «короли баранки» и молодые стажеры, увидев Степана, стыдливо опускали глаза и отходили в сторону. Пришлось, скрепя сердце, устроиться в строительный трест. Здесь заработки были поменьше, но вроде как никто не думал упрекать его тем поступком.

- Привет, Алексей. - Степан поздоровался с молодым водителем автокрана.

Как и все новички, парень получил самую изношенную машину, которую всеми силами старался поддерживать на ходу. Степан иногда помогал ему — не без умысла. Автокран очень мог пригодиться в скором времени — на даче назревала стройка.

- Ребенок плачет... - негромко ответил Алексей, не глядя на Степана, и отошел к своей машине.

- Что? - спросил Степан, чувствуя, как бледнеет.

- Ребенок. Плачет. - спокойно сказал Алексей, вытирая руки куском ветоши. - Послушай.

Помимо своей воли Степан прислушался и...

С тех пор плач младенца преследовал его везде и всегда. Он просыпался среди ночи и кричал, ругался страшными словами, пытаясь прогнать наваждение. Но едва он умолкал, как в тишине тут же раздавалось громкое хныканье. Стоило ему оказаться одному в кабине своего самосвала, как где-то в углу начинал заходиться криком ребенок. Он сходил в церковь, но не смог войти внутрь, лишь потоптавшись на пороге. Тогда Степан начал пить. До какого-то момента водка помогала ему — провалившись в беспамятство, он не слышал ничего вокруг, и целая толпа младенцев не смогла бы достучаться до его затуманенного сознания.

Потом водка перестала действовать. Хмель не брал его — отказывали руки и ноги, он тупо лежал на диване, не в силах подняться, и слушал плач младенца. Его уволили с работы — он стал пить еще крепче. Без толку. Апрельской ночью он шагнул из окна своей двухкомнатной квартиры на четвертом этаже, и воздух зашуршал вокруг него, но и сквозь этот жуткий шелест слышался проклятый плач! Затем был удар и тьма.

Первый закон Трассы знают все водители: не оставляй в беде никого. Этому учатся в первую очередь зеленые новички, устраиваясь на работу. Это вдыхают вместе с запахом солярки и машинного масла. Это — жизнь Трассы. Тех, кто бросает людей без помощи, Трасса не уважает. Таким нечего делать на дороге — ведь если ты не готов помочь другим, кто и когда поможет тебе? А еще Трасса очень не любит, когда умирают дети...

В полумраке больничной палаты, при тусклом свете дежурной лампочки, лежал человек в гипсовом корсете. Перелом позвоночника — это практически приговор. Сколько их впереди - лет полной неподвижности и мрака? Кому он такой нужен, жене? Изувеченный человеческий обломок...

В углу негромко, чтобы не потревожить больного, плакал младенец.

[Grasshoper]

Точка невозвращения

Точка невозвращения... Ее трудно определить невооруженным глазом. Она появляется на горизонте внезапно, как полярный пушной зверек песец. Еще вот только что просто клонило в сон, давила накопившаяся за сотни пройденных километров усталость. Ты пел, кричал, разговаривал с пустотой, включал приемник на максимум громкости, до боли тер кулаками глаза. Это помогает – ненадолго.

И вот – ты ушел. Тебя уже нет в этом мире. Перед глазами все еще в лучах фар бежит серая лента дороги, мелькают трассеры разметки, редкие километровые столбы. Но это уже там, вне реальности. А здесь ты летишь с обрыва, ломая ветки многотонной тушей “супера”, валишься в кювет, выходишь в лобовую атаку на междугородный автобус, полный спящих пассажиров. Тебе все равно. Ты прошел точку невозвращения.

* * *

- Спишь? - спросила темнота за стеклами кабины. - Спииишь...

- А? - он вздрогнул, с усилием вывернув руль, вернул машину на свою полосу. - Нет, нет, не сплю.

- Спииишь... - издевательски прошуршало по крыше осенним дождем. - Спиишь...

Фары длинными факелами рубили мглу, отражаясь в струях воды, льющихся с неба. За спиной 20 тонн, вокруг Трасса, впереди – дом. Домой, скорее домой. Рейс без напарника выдался нелегким, но все имеет свое завершение. Еще двести-триста километров – и все. По-хорошему, надо было сделать остановку еще два часа назад, но... Домой, скорее домой. Вокруг космос. Пустота. Елки зеленые по обеим сторонам. Впрочем, в темноте не разобрать, какого они цвета. Черная стена – и только.

- Спишь? - тихий голос раздался над ухом.

Он повернул голову. На соседнем сиденье сидел человек. Черты лица его терялись, уплывали. Какое-то бесформенное одеяние окутывало фигуру незнакомца, размывая очертания. Максим машинально потянулся рукой к плафону.

- Не надо... - голос был тих и напоминал шорох ветра. - Не стоит...

- Ты кто? - спросил Максим, потому что надо было что-то спросить.

- Сашка... - прошелестело безмятежно.

Максим сглотнул. Кажется, надо было перекреститься, но он не помнил, как это делается. Справа налево или слева направо?

- Ты... зачем здесь, Сашка?

- Я к тебе. Потому что ты спишь...

“Спишь... Спишь-спишь...” - откликнулся дождь. “Спииишь...” - зашумел черный лес. Максим помотал головой, отгоняя навязчивые звуки.

- Я не сплю.

- Ты не беспокойся, это скоро пройдет... Я знаю... А потом – это даже не больно.

- Ты о чем?

- Ты засыпаешь. - в голосе ночного гостя впервые послышалось сожаление. - Я тоже когда-то заснул на Трассе...

- А-а-а... - Максим замялся, не зная, что еще спросить.

- Что везешь? - спросила серая тень.

- М-маргарин... Двадцать тонн по накладной.

- И три перегруза сверху. - Сашка невесело усмехнулся. - Бывает. А я вот вез людей...

Дождь хлестал с прежней силой. “Дворники” с трудом справлялись с потоками воды, заливающей лобовое стекло тягача. Мерный гул двигателя убаюкивал.

- Не спииии... - прошипел гость. - Я тебе усну, сссука...

- Сашка... Ты... умер? - спросил Максим, чувствуя, как глупо звучит вопрос.

- Нет... Я просто уснул на Трассе. И ты спишь... Спишь... Хотя бы ты – не ссспи...

Не выдержав, Максим схватился за выключатель плафона и резко повернул его. Кабина “супера” осветилась. Правое сиденье, разумеется, было пустым.

“Померещится же” - подумал Максим, яростно протирая кулаком глаза, в которые кто-то нехороший насыпал пригоршню невидимого песка. - “Отдыхать надо, дорогой товарищ, а не то как бы и впрямь вечным сном не заснуть”. Он нажал на сигнал, салютуя безымянному памятнику у обочины, одному из тысяч, разбросанных по Трассе, а затем решительно свернул в сторону смутно виднеющегося сквозь дождь освещенного прожектором поста ГАИ.

* * *

До точки невозвращения оставалось двадцать пять километров...

[Grasshoper]

Поселок на обочине Трассы

Ветер. Ветер. Ночь. Ночь. За шумом ветра теряется шум мотора. Позвякивая цепями, контейнеровоз карабкается на очередной обледенелый подъем. За спиной сопит напарник – скоро будить. Вдоль дороги снега и темные ивняки. Ветер стучит в стекла кабины, и кажется, нету там, снаружи, никакой жизни – только снег, ветер и мороз. В лучах фар поземка перебегает дорогу прозрачными завитками, но это не жизнь, а ее ледяной призрак.

Впрочем, вот она – жизнь. За тягуном открывается дачный поселок. В отличие от прочих, в лесах России потерянных, жизнь в нем и зимой продолжается, сияет огнями аккуратных финских домиков и добротных русских изб. Поселок у дороги. И как-то веселее на душе. Есть, есть еще кроме тебя люди в этом холодном мире. Вот сквозь шум ветра долетает веселая музыка – конечно, вывеску круглосуточного кафе сложно не заметить, такая она яркая и манкая. Вот широким белым прямоугольником светится витрина мини-магазина – не спят и здесь. И тянутся вдоль дороги желтые пятна окон, бросающие на мерзлый асфальт полосы света и тепла. Поселок у дороги.

* * *

- Твою мать! – напарник заворочался, сброшенный толчком с полки.

Скрипели тормоза, тяжелую тушу фуры затаскивало в занос, натужно скрежетали цепи, высекая искры из неровного старого асфальта. Наконец, «схватило» и на полуприцепе, проскользив еще немного вперед, контейнеровоз замер у обочины.

- Ты чего? – спросил напарник, машинально потянувшись к приборной панели, на которой лежал вскрытый блок сигарет.

Не отвечая, Олег распахнул дверцу и спрыгнул в холод и тьму. Ветер сразу попытался сбить его ног. Дизель рокотал и трясся на холостом ходу, точно в ознобе, и Олег подумал, что запросто подхватит простуду, ведь куртка осталась в тягаче. Светя по сторонам карманным фонариком, он прошел вдоль длинного тела машины. Где-то здесь… Ага!

У едва видневшегося из сугроба верстового столба сидел на корточках человек. Его можно было и не заметить в ночи, но фары контейнеровоза в повороте выхватили кусок обочины, и Олег, не раздумывая, нажал на тормоз.

- Что там, Олег? – крикнул напарник, открыв дверцу.

- Погодь секунду! – отмахнулся Олег, осторожно прикасаясь к сидящему и стряхивая с него снег. – Кажется… Ох, ты ж мать твою за ноги!

Завернувшись в короткий китайский пуховик, вжав в него голые исцарапанные ноги, обхватив их посиневшими руками, невидящим взглядом смотрела в пространство девочка лет четырнадцати, и слезы уже не сочились сквозь наледь на ее ресницах.

* * *

- Ну и зачем, Олежек? – ласково спросил напарник, переключая передачу.

Стоял ясный морозный день. Снег весело искрился на пролетающих мимо полях, напоминая о скорой весне. Контейнеровоз мчался по дороге, словно стараясь удрать от самого себя, обогнать свою тень, бегущую по обочине. Ревел мотор, наверстывая упущенное время, которое на самом деле нельзя наверстать.

- Что «зачем»? – спросил Олег, поднимая голову.

Позади остались бесконечная ночь, равнодушный голос диспетчера в телефонной трубке, синие всполохи «мигалок», накрытое грязной серой простыней тело на носилках, протоколы, допросы под диктофон в холодном салоне милицейской «ГАЗели». Все закончилось еще до наступления полудня, но график рейса оказался сорван.

- Понимаешь, Виталик… - как-то невпопад произнес Олег. – Она ведь в том поселке была. В окна стучалась. К теплу она просилась, понимаешь? После того, как ее те отморозки изнасиловали и из машины в ночь выбросили… Ей, может быть, кроме тепла человеческого ничего другого тогда и не надо было. Не понимаю…

- Да что тут непонятного, Олежка? – удивился напарник. – Жизнь это, пойми, жизнь. Все люди звери, человек человеку волк. Ты вон лучше подумай, что ты начальству скажешь насчет просрока. Зачем останавливался, спрашиваю? А если бы это подстава была? У нас груза на четыре «лимона»!

- С теми понятно, они нелюдь нечеловеческая, с них спрос один - пуля… - словно бы думал вслух Олег. – Но эти-то. Поселок ведь стоит на Трассе. Ходила, в окна билась, умоляла впустить, прежде чем в ночь умирать ушла… Нет, не понимаю!

Убегали назад километры, стирая из памяти автонавигатора обледенелые подъемы и затяжные спуски, сложные повороты и сонные заправочные станции, сияющий огнями поселок у дороги и маленький верстовой столбик – свидетель внеплановой остановки на маршруте. Уходили, превращаясь в точку, всего лишь еще одну точку на длинной дороге жизни. Память милосердно стирает все лишнее, давая человеку возможность существовать и далее, не сходя с ума. Но Трасса помнит… И очень не любит, когда нарушаются ее законы.

* * *

Летом следующего года Олег и его новый напарник возвращались из рейса тем же маршрутом. Прежний напарник, Виталий, весной повздорил с какими-то подгулявшими пролетариями в баре, и его пырнули в живот отверткой. Перитонита удалось избежать, но ходил он пока что, держась за стенки. За спиной спал Леонид, молодой парень с седыми висками, недавно вернувшийся из одной южной республики, где крутил «баранку» армейского грузовика.

Олег уже почти забыл события прошедшей зимы, тем более, лето выдалось в прямом и переносном смысле жаркое – они колесили по стране, успевая только перецепляться, верный MAN усиленно просил профилактики, а денег никогда не хватало… Поэтому он равнодушным взглядом окинул пролетающие мимо пепелища – навидался уже. Не удивился торчащим из груд золы обугленным печным трубам, словно сошедшим с черно-белых хроник времен войны. Не задержался взглядом на развалинах круглосуточного кафе, слепо глядящих на дорогу провалами окон. И лишь слегка кольнуло сердце острой иглой, когда он увидел среди выжженого ивняка в полосе отвода маленький верстовой столбик с привязанным к нему ярким и живым букетом алых гвоздик.

[Grasshoper]

Поиск наша работа!

Посвящается МИ-8Т, леди Ми…

- Не вижу их, не вижу! «Карпаты», уточните координаты!

Накренившись, показав тайге бледно-желтое брюхо, прогрохотала над деревьями милицейская «стрекоза». Оператор до рези в глазах всматривался в зеленый полог леса. Ничего! Пилот положил «осьмушку» в правый пеленг, застонали движки, перемалывая воздух. Тихо, тихо, малышка, я знаю, что ты не приспособлена для такой работы… Но надо, надо… Сегодня необычный рейс.

- «Брус-1», «Брус-1», я «Вятка»! Я «Вятка»! Принимайте ориентировку… Минус двадцать часов, двое детей не вернулись из леса. Объявлен розыск, объявлен розыск, как поняли меня?

… Ты повидала многое, птаха. Мы с тобой вылетали на перехват того психа, который угнал МАЗ и пытался таранить колонну автобусов, возвращавшихся из пионерлагеря. Гоняли по тайге сбежавших з\к. У тебя болит левый двигатель. Давно пора бы уже обеспечить тебе ремонт. Но только не сегодня, понимаешь, сегодня особый рейс… Да, я знаю, что у нас каждый рейс особый, я не хочу тебя обманывать… Но сегодня и впрямь особый случай.

- «Вятка», я «Брус-1», квадрат обработали… Идем к Затону, как поняли меня, идем к Затону… Опер, зараза! Связь с «Карпатами»!

Поисковые группы шли веером от поселка нефтяников, рассекая тайгу в трех направлениях. При всем желании, дети не могли уйти далеко. Правда, матери-разини хватились слишком поздно… В принципе, пропасть в июньских лесах сложно. Разве что от страха. Первое, что губит заблудившихся в тайге – это страх. И лес невелик, и заблудиться тут сложно, а поди ж ты – впадает в панику человек, кажется ему, что он остался один в самом сердце тайги. Хотя, на самом деле – стоит лишь прислушаться и присмотреться, и увидишь правильный путь. Но одно дело взрослые – и другое дело, дети. «Вятка», помолчав, подтвердила: мальчик 11 лет, девочка 10 лет. Самый паршивый возраст, если честно. Младше – просто не рискуют соваться в лес. Старше – умеют из этого самого леса выбраться.

- «Карпаты», я «Брус-1»! Что у вас?! Проходим над Торфяным…

Торфяной – обычный поселок, из тех, что: «клуб, дискотека и два магазина». В свое время это был крупный лагерный пункт, частичка Вятлага… Но теперь жизнь тут едва теплится. Население поселка выживает как может… Большей частью, спасают огороды.

- Внимание, внимание всем! – грохочет выносной динамик «леди МИ»… - разыскиваются дети! Разыскиваются дети! Просьба всех, кто может что-либо сообщить о их местонахождении, зажечь сигнальный костер, повторяю – сигнальный костер…

- «Вятка», я «Брус-1», как принимаете? Прохожу над Искрами, как поняли, прохожу над Искрами!!!

Искры – пожалуй, самый захудалый поселок тут. Бывший лагерный пункт, теперь, во времена торжества демократии, этот поселок откровенно бедствует.

- «Вятка», все тихо, идем над Лесным…

Эх, вот почему вы вспоминаете о наших машинах только тогда, когда уже нет иного выбора, кроме как лететь? Стыдно, ребята. Пусть у вас больше опыта, пусть у вас на рукаве алеет роза ветров… Все равно – летать-то нам…

Глаза болят, слезятся. По-хорошему, надо бы уже отдохнуть… Но перед глазами – старшина второй роты. «Камандыр, вы ых найдете?»…Не вижу! Куда они делись, дети офицеров? Лес велик…

- «Брус», я «Страда», я «Страда»… Проверь квадрат 22-10!!!

Вот хрен его знает, кто выходил на нас. Но отвечать времени нет. Под брюхом «вертушки» поворачивается зеленый океан. В этом океане потерялись, пропали двое детей…

- «Вятка», «Вятка», я «Брус-1»… Внизу все спокойно…Проверяем 22-10!

Оператор молча трет кулаком глаза. Тут не помешал бы чистый платок, но где его взять? Внизу разворачивается зеленая, спокойная тайга… А это что?!

- «Карпаты», «Карпаты», я «Брус-1»! Вижу людей в лесу, двое, повторяю двое! Выходите в квадрат 22-11! Как поняли меня?

«Леди Ми» стрекочет, обходя район. Пилот роняет ее в боковой крен, и сильная стальная птица послушно ложится на борт. Внизу проплывают вершины елей, срываются клочья хвойных лап… Вот они! Два человека в угрюмой, зеленой пустыне. Закладываем над ними плоский вираж. Между прочим, всего в двух километрах – колонна БМД-шек, идущая навстречу… Ох, дети-дети… знали бы вы, сколько стоит один вылет «леди Ми…»…

-«Вятка», я «Брус-1», людей обнаружил, передаю армейской группе координаты!

Гремят в воздухе винты. Кажется, маленькая фигурка внизу машет рукой… Ну вот и хорошо. Живы, здоровы… А нам пора домой.

- Внимание всем, внимание всем, я «Вятка»! По ориентировке номер 1280 отбой, отбой! Как поняли меня, я «Вятка»?